Это — экономика, это — политика, а также… это — Голливуд, глупышка.
Автор: Alex Wagner
Говорите, что хотите о 2016-м, но, несомненно, этот год — время злодеев и героев. Национальный пейзаж наполнен беспрецедентным насилием: убийства невинных людей – массовые или же совершенные особо ужасающим способом. Независимо от этих страшных событий, в настоящее время политики занимаются обличением пороков, настолько распространившихся (в правительстве, внутри страны, за ее пределами), что они находятся на грани чего-то отвратительного; кандидаты хвастаются храбростью (как правило, их собственной) — настолько великой, что она не знает границ. В зависимости от того, является ли герой с левой или с правой стороны от предела, у него может быть либо ореол — светлый, подобный сахарной вате, либо белоснежная корона. Но, так или иначе, он — единственный, и в одиночку противостоит угрожающей темноте Уолл-стрит или мусульманской Америки. И для массовых консерваторов, и для активистов прогрессивистов, несовершенность системы является столь же значимой, как и для писак-инсайдеров, неудачников, преступников или всех вышеупомянутых вместе.
В большинстве своем, эти эпические битвы на протяжении последних нескольких лет разворачиваются на малых экранах (ТВ) или еще на меньших экранах (Твиттер). Если бы мы не наблюдали этим летом #ПикАпокалипсиса, когда демократы собирались в Филадельфии, а республиканцы сошлись в Кливленде, мы бы смогли увидеть этот манихейский Конец Света на белом экране – в кинотеатре.
Большая часть анализа 2016 года — как, черт возьми, мы докатились до этого – направлена на объяснение причин появления и возвышения кандидатов-бунтарей, и рассматривает экономические и социальные факторы: спад промышленности «синих воротничков», плодящее дух недовольства исчезновение умеренного и среднего классов, исторически сложившееся злоупотребление «избирательной географией» и стремительный социальный прогресс. Обострение поляризации в результате всех этих изменений, конечно, привело к своеобразному экстремизму в американской политической системе. Но редко (если вообще когда-нибудь) подобные исследования рассматривают роль массовой культуры — в данном случае, индустрии развлечений — в формировании, как политических посылов, так и предлагаемых решений в американской политике.
Американский кинематограф продолжает формировать образ мышления, с помощью которого мы воспринимаем себя и мир.
Этой весной Бэтмэн против Супермена показал иностранные угрозы, слушания в Конгрессе по поводу гибели гражданских лиц, а также масштабное поражение системы, которое может быть решено только одним, исключительным человеком, живущим на грани общественного приличия. Вместе с тем, в прошлом месяце Капитан Америка: Гражданская война, предложил зрителям биологическую войну, террористов-смертников, опасное вмешательство правительства, и только группа ренегатов может спасти общество. Этим летом Люди икс: Апокалипсис, представляет (О, сюрприз!) ядерный апокалипсис и изгоев, пытающихся предотвратить его, в то время как День независимости: Возрождение изображает фиаско международной системы обороны перед лицом сильной инопланетной угрозы, которая (естественно) может быть побеждена только горсткой храбрых мужчин и женщин. Летний блокбастер прошел путь от наслаждения попкорном и кока-колой до того, что, возможно, может разрушить Вашу внутреннюю реальность.
Само собой разумеется, у всех этих блокбастеров, созданных для массового потребления здесь и за границей, имеется общая тема: мир приходит к концу, и (почти) никто не может спасти нас кроме маловероятного антигероя.
Голливуд поставил эти апокалиптические постановки на конвейер, еще когда Дональд Трамп был всего лишь звездой реалити-шоу со сверхъестественной одержимостью свидетельствами о рождении, а Берни Сандерс был только раздражительным социалистом из Вермонта с двумя сроками и крайне мизерными шансами на то, чтобы стать широко известным лицом. Тайный способ, о котором, возможно, знали должностные лица Фабрики Грез, и с помощью которого каждый человек может достигнуть суперславы на гребне поп-апокалиптических историй Warner Brothers, отсутствует.
Таким образом, нельзя сказать, что Сандерс и Трамп – это побочные продукты Голливуда (Харви Вайнштейн о таком мог бы только мечтать). Но американское кино, один из самых ценных видов американского экспорта, продолжает формировать образ мышления, с помощью которого американцы воспринимают себя и окружающий мир, а экстремальная массовая культура апокалипсиса, возможно, разожгла аппетит для экстремальной апокалиптической политики.
Ни у кого нет сомнений, что Голливуд отражает дух своего времени: По следам убийства Джона Кеннеди и Уотергейта появились шероховатые, реалистичные фильмы 1970-х годов, например, Собачий полдень и Серпико. Энергичный материализм 80-х годов Рейгана привнес Деловую женщину и Назад в будущее.
Но в какой-то степени, также может быть истиной и противоположное: Голливуд может отражать дух времени, но он также может помочь сформировать его, особенно в наши дни, когда одним из последних бастионов беспартийности является потемневший кинотеатр. Здесь, расположенные среди попкорна и сладостей зрители – с окраин и из центра, демократы и республиканцы, богатые и рабочий класс, могут быть особенно уязвимы к проникающим посылам.
Джереми Касл, соавтор недавнего исследования Отдела политологии Нотр-Дам, обнаружил, что “фильмы с сильным, явным политическим подтекстом, или даже с тонкой основной политической сюжетной линией имеют способность влиять на политические мнения зрителей об [определенных] проблемах”.
Касл объяснил, что по большей части: “потенциал популярных фильмов в затрагивании политических аспектов является наиболее сильным, если имеется четкая связь между темой кино и определенной политической перспективой”, — как, например, освещение в положительном свете доступности абортов, как в Правилах Виноделов.
«Когда вы дистанцируетесь от этого», — сказал Касл: «менее вероятно, что обычный зритель сможет провести аналогию.»
Другими словами, Голливуд не создавал повсеместное недоверие к мусульманам или общую антипатию к Уолл-стрит. Но он, возможно, помог нормализовать модель современного линчевателя — мужчины (или женщины), действующего вне системы.
Касл полагает, что фильмы могут позволять определенную политическую риторику, ссылаясь при этом, в качестве примера, на Сандерса. “Мог ли политик сказать ‘Мы хотим революцию!’ в прошедшую великую либеральную эру 1960-х?” — говорит Касл. “Но это ужасно, что Сандерс может открыто призывать к революции [сегодня]. И надо задаться вопросом, не оказали ли на это влияние Голодные игры?”
Кинокритик Национального Общественного Радио и Нью-Йорка Дэвид Эдельштейн говорит, что начиная со времен Никсона, Голливуд торговал линчевателями, которых он описывает как “обычный белый, который представляется импотентом. И в результате коррумпированности или неспособности правительства помочь ему, он должен взять закон в свои руки. И это является [сигналами] отсутствия веры в справедливость или в систему”.
Однако пост-миллениумная одержимость Голливуда высокобюджетными фильмами подняла ставки еще выше. В наше время, по словам Эдельштейна, “жажда крови аудиторией достигла уровня, когда Вы просто не можете позволить убийце остаться безнаказанным. В противном случае зрители измажут в дегте и перьях киномеханика — если они вообще оставят его в живых”.
Он также добавляет: “Вы не просто хотите, чтобы плохой парень получил возмездие, Вы желаете, чтобы плохой парень понес наказание, которое заставило бы его страдать. И подобные вещи мы постоянно слышим от Дональда Трампа. Если Вы наблюдаете за поп-культурой, на самом деле, он не является таким уж диковинным”.
Саймон Кинберг, писатель и продюсер нескольких масштабных голливудских блокбастеров, включая франшизу Люди икс, Дэдпул и Марсианин, являющихся, как например Дэдпул самым успешным фильмом в истории с рейтингом R – повествованием о нонконформисте, который изначально сопротивляется своему призванию, а позже становится супергероем, но только в том, что Кинберг описывает как “самую радикальную версию роли аутсайдера”.
“В дополнение к этому, будучи вне системы и спектра как Сандерс и Трамп – можно почувствовать их существенное отличие от Клинтона или Буша, которые больше походят на персонажей Супермена и Бэтмэна — Дедпул говорил о вещах, о которых в этом жанре прежде никто не упоминал”, — говорит Кинберг.
Он утверждает, что современный антигерой “отличается, но он не является полностью незнакомым — во многом как Трамп и Сандерс — которые все еще стоят на сцене в костюмах, но то, что они говорят, достаточно необычно, и позволяет чувствовать себя вне мейнстрима”.
И Трамп и Сандерс, каждый по своему, являются контркультурными символами. Но подобно новым супергероям Америки — оказывается, имеют самую сильную поддержку своих партий, например, съезда республиканской партии США и семьи Бушей или съезда демократической партии США и Клинтонов.
Если зрители отказываются видеть в Берни Сандерсе Китнисс Эвердин или Дэдпула в Трапме, имеются другие, возможно более пагубные способы, на которые Голливуд влияет в настоящем — и кампании — в частности.
Поскольку шаблонный герой становится более радикальным и менее мейнстримным, американцы сталкиваются с действительностью, которая является более отчаянной и опасной чем когда-либо прежде. Голливуд сделал понятие порочного провала системы обыденностью. Предмиллениумные высокобюджетные фильмы раскрывали заговоры, в центре которых был один грязный полицейский; сегодняшние блокбастеры изображают мир, в котором Конгресс, ЦРУ или Организация Объединенных Наций изобилуют испорченными злодеями с намерением глобального уничтожения.
Даже в фильмах, где герой — правительственный агент-одиночка, извращение системы — норма. “Нечто подобное произошло, сразу после 9/11, когда появился фильм Идентификация Борна. Это было очень циничное изображение ЦРУ и правительства”, — говорит Кинберг.
«Также я думаю, что это передалось фильмам о Джеймсе Бонде, которые всегда были вне времени и в некотором роде, отвлеченными”, — объясняет Кинберг. “И [фильмы о Бонде] стали более циничными и параноидальными. Особенно в последних нескольких лентах, в которых Бонд должен противостоять своей организации. Сознательно или нет, но это — отражение чего-то происходящего в нашей культуре. И, возможно, это – именно то, что помогло избранию Обамы и успеху Трампа и Сандерса”.
Также, возможно, это одна из причин, почему у Хиллари Клинтон были такие трудности общения с избирателями в этом году: она — герой, созданный для (и из) 90-х, или, возможно, даже 80-х. С ее шатким и контролируемым разглагольствованием, ее пристрастием к доминированию разума над эмоциями и историей поражения в любовном треугольнике, Клинтон не предлагает американским зрителям и избирателям того динамизма и экстремизма, которых требует сегодняшняя интерпретация повествования.
С другой стороны, кандидат Обама был на высоте ровно столько, сколько парили обещания и влажные, неосязаемые эмоции, а не что-то конкретное. (Сила этих смешанных чувств создала трудности, как только он был на самом деле избран.) Вместе с тем, Клинтон не является кем-то, кого вы обязательно хотели бы услышать в объемном звуке Dolby Digital.
Роль культуры в нормализации риторики и отношений в новейшей истории однозначна — Эллен ДеДженерес и Уилл и Грейс часто цитируются в связи с их ролью в помощи однополым бракам, получающим сейчас повсеместное национальное принятие. Но это не значит, что причиной явилась развлекательная программа (никто не говорит, что Уилл и Грейс на самом деле привели к однополым бракам, как это мог сделать Типпер Гор), но то, что в ее силах нормализовать, убедить, позволить — довольно уникальный факт. Голливуд не создавал этот дух времени, но его персонажи и сюжетные линии отразили его настолько, насколько они вселили надежду и отчаяние, волнение и тоску, необходимые, чтобы управлять этим.
Теперь главный вопрос для партийных старшин и правительственных служащих состоит в вопросе того, возможно ли умерить истерию и расслабить героев линчевателей и возвратиться к, ну, в общем, моменту, когда учреждения работали, и когда посылы были менее сенсационными — и в политике, и в индустрии развлечений.
“При Дж. Эдгаре Гувере Голливуд увековечил миф о системной компетенции с помощью парней из ФБР с квадратной челюстью: этот миф об организации, являющейся более сильной, чем человек”, — говорит Эдельштейн. “Я не знаю, было ли так на самом деле. Это всегда была одна из форм пропаганды: Зло должно быть наказано, и также должна быть вера в социальный порядок. Это было достигнуто. Было ли когда-либо право так поступать? Я не знаю, стали ли мы теперь ближе к истине или нет».
Оригинал: The Atlantic
