Существует мнение, что бесконфликтное время плохо отражается для поддержания мирового порядка — развяжем войну, а завтра наступит процветание народа.
Автор: Стефен М. Уолт, 17 июня 2016
В современной политике невозможно не заметить очевидного разногласия политических сил в разных уголках планеты. На Ближнем Востоке — государственные перевороты, Арабская весна, и продолжающиеся кровавые события в Сирии, Ливии, Йемене и других регионах. В Европе — Европейский союз теряет поддержку, Великобритания может проголосовать за выход из союза, а Шотландия всё ещё может принять решение о выходе из состава Соединённого Королевства. Здесь же, в Соединённых Штатах, обнаруживается досадная ангажированность, которой не было уже многие десятилетия, две главные политические партии демонстрируют парадоксальную разобщённость, а кандидат в президенты от «Великой старой партии» представляется посредственным дилетантом (в полном смысле этого слова). Строки из «Второго пришествия» Уильяма Йейтса «Что было цельным, рушится на части, На мир напало сущее безвластье» кажутся сейчас даже недостаточным сравнением с действительностью.
Что же происходит? Некоторые считают, что нынешняя неустойчивая политическая атмосфера является результатом глобализации, которая ускорила темп мировых перемен, поставила под угрозу традиционные культурные ценности и вывела миллионы людей в маргинальное положение. Другие эксперты винят во всём экономический курс, который позволяет обогащаться влиятельному меньшинству, а также покрывает их злодеяния, вынуждая нас всех питаться крупицами, падающих с их трапез. Или же нужно винить во всём цифровую революцию, вместе с её порождениями: новым СМИ, кабельным телевидением, Твиттером и другими современными средствами коммуникации, которые снижают входные барьеры, усложняют межнациональный диалог, способствуют распространению экстремизма и стремятся легализировать самую омерзительную политическую подоплёку.
Возможно, доля правды содержится во всех этих заявлениях, однако за их рамками остаётся более важное объяснение нестабильности современной политики — это мир. Не поймите меня неправильно! Спокойствие и общественный порядок — это прекрасно, и я бы хотел, чтобы больше политиков говорили об этом открыто и прикладывали усилия для восстановления мира.
Однако продолжительные периоды затишья могут иметь негативные последствия. Они позволяют социальным разногласиям расти и усугубляться. И даже более того, они могут привести мир снова к войне.
И хорошо, если бы это было только моим предположением, однако такое понимание переживаемого нами ныне разделения возникло не сегодня. Действительно, 20 лет тому назад политолог Майкл Деш опубликовал интересную статью в научном журнале International Organization. Она называлась «Война и сильные государства, Мир и слабые государства?». Ссылаясь на работы Макса Вебера, Отто Хинтце, Георга Зиммеля, Чарльза Тилли, Льюиса Козера и других мыслителей, Деш аргументирует, что война (и в целом внешние угрозы) стала наиболее важным фактором, объясняющим появление сильных, централизованных государств и отрегулированных систем государственного управления. В частности, давление, создаваемое международной конкуренцией, заставило «полярные» государства развить эффективные государственные аппараты, действенные системы налогообложения, устрашающие армии, а также привело к подъёму патриотизма среди народа и уменьшению внутренних конфликтов. Когда беда стучится на порог, то все несогласия внутри страны отступают на второй план, поскольку нужно справится с прямой угрозой.
К сожалению, этот довод предполагает, что наступление мира может негативно повлиять на национальное единство. Деш соглашается с Георгом Зиммелем, сказавшим: «Полная победа одной группы над своими врагами не всегда означает социальное благополучие. Победа снижает напряжение, которое обеспечивает целостность группы, а разлагающие силы, которые никогда не прекращаются, вступают в силу».
Поддерживается ли эта точка зрения историческими фактами? По мнению Деш, да. Он говорит: «Изменение интенсивности гонки о вопросах международной безопасности также влияет на целостность многих государств. С конца периода Наполеоновских войн и заключения Версальского мирного договора в 1815 года вплоть до Крымской войны 1853-1856 г.г. внешняя угроза по отношению к европейским странам была малоощутима. В период же между 1815 и 1856 годами можно было наблюдать беспрецедентный подрыв государственного “спокойствия”, который выражался рядом восстаний во многих европейских странах».
Он также увидел подобный пример в истории Соединённых Штатов. В записи, выполненной в районе 1850 года, он написал:
«Внешняя угроза для Соединённых Штатов Америки ослабла. Однако старое внутреннее напряжение в стране вернулось… Выборы 1860 года настолько разделили страну, что республиканец Авраам Линкольн стал президентом, получив немногим более трети голосов избирателей, в то время как другие три партии тоже показали хорошие результаты… Можно заключить, что Гражданская война [1861-1865 годов] стала отчасти результатом нарушения государственного единства по причине изменения внешней ситуации».
Для сравнения, Первая и Вторая мировые войны помогли американцам создать из своей страны современную федерацию, а также стали мощным источником народного объединения, такое положение вещей впоследствии было ещё более закреплено Холодной войной. По мнению Деш, «Холодная война была “подходящим” видом угрозы. Она так и не развилась до настоящих боевых действий… однако держала народ в достаточном напряжении, выступая объединяющим фактором».
Холодная война завершилась — и источник единства иссякнул. По мнению таких учёных, как Нильс Петтер Гледич, Джон Мюллер, Стивен Пинкер и Джошуа Долгдштайн, уровень мирового конфликта (и внешней угрозы) постепенно снижался, вплоть до недавних волнений. В результате, как предвидел Деш два десятилетия тому назад, начала усиливаться внутренняя разобщённость, эффективность государственной деятельности начала снижаться, хотя и интенсивность этого явления значительно различается в разных регионах мира. Более сильными являются государства, которые опираются на рыночную экономику, государства с принудительной экономикой сдают позиции, более того, по мере того как государства крепнут вступает в силу «инерционный эффект». Снижение внешней угрозы не обязательно заставляет государства вернуться к положению, существовавшему перед угрозой, но, как мы уже убедились, оно может спровоцировать значительное разделение внутренних политических сил, поскольку выбранные чиновники и созданные учреждения почти никогда не прекращают свою деятельность до тех пор, пока их моральная база не устареет, а также потому что современные государства заняты не только подготовкой к войне.
Проанализировав все эти доводы, Деш сделал удивительные прогнозы:
«Прежде всего, жизнеспособность многонациональных государств, которые не сталкиваются с внешними военными вызовами, обязательно снижается… И те из них, которые останутся на плаву, столкнутся с высоким уровнем этнического сепаратизма и требованиями автономии».
«Поддержание единства страны становится значительно более сложной задачей для государств с глубокими этническими, социальными и лингвистическими разделениями. Главным образом здесь можно упомянуть Израиль (светские и религиозные иудеи, а также преобладание иудейского население над арабским), многонациональные арабские страны, такие как Сирия (алавиты), Иордания (палестинцы), Афганистан (многочисленные политические группировки), большая часть Африки с чернокожим населением (племена), и особенно Южная Африка (зулусы и белое население)».
«Чем более продолжительные периоды снижения активности по предотвращению внешней угрозы переживает государство, тем более возрастает вероятность бунта узко заинтересованной группы людей. [Америка] сейчас переживает время ощутимых вызовов в адрес федерального руководства, всё более крепнет точка зрения, что для стабилизации федерального бюджета необходимо сокращать расходы, предпринимаются серьёзные попытки ликвидации министерских секретариатов Кабинета президента США и других федеральных ведомств, возрастает критика промышленной политики, контролируемой государством, а также существование республиканского Конгресса, который прилагает все усилия — и преуспевает — в сдерживании роста мощи американского государства».
Я, пожалуй, соглашусь с этими доводами.
И хотя прогнозы Деша не все осуществились, он в своей статье предугадал многие фракционные тенденции, которыми сейчас характеризуется политическая жизнь Соединённых Штатов, Европы и некоторых развивающихся стран. По крайней мере, его «магический кристалл» оказался вернее пророчеств Фрэнка Фукуямы о том, что мы достигли «конца истории», или поздних предположений Сэмюэла Ф. Хантингтона о приближении «краха цивилизаций».
«Подождите» — скажете вы. А как же Аль-Каида и другие угрозы, связанные с крайними формами экстремизма? Не привели ли события в сентябре 2009 года к резкому росту национального единства в Соединённых Штатах, а также созданию Министерства национальной безопасности? И не подвергаются ли серьёзному сомнению доводы Деша ввиду растущего политического напряжения в свете угроз, представляемых Аль-Каидой, ИГИЛ, да хотя бы даже путинской Россией? Не заставляют ли нас ужасные события, происшедшие в Орландо, Флорида, забыть о своих противоречиях и сплотиться?
Хотелось бы верить, но меня терзают смутные сомнения. Угроза Аль-Каиды и подобных ей организаций не представляется достаточно серьёзной для того чтобы сплотить народ, как в случае с настоящей международной опасностью. Сентябрьские события конечно же шокировали людей, также как и взрывы на Бостонском марафоне и стрельба в Форт-Худ, а также последние кровавые события в Орландо. Администрация Джорджа У. Буша, умело воспользовавшись произошедшим, ввела страну в никому не нужную войну и активизировала действия исполнительный власти во многих направлениях. Но американцы скоро привыкли к опасности, по большей части потому что реальная угроза оказалась меньшей (к счастью), чем казалось сразу после страшных событий 11 сентября. Терроризм в стране всё также шокирует нас, однако его проявления не способны сплотить нацию на долгий период времени, поскольку угроза теракта для обычного гражданина — 1/4 000 000 в год. В таких достаточно «мягких» обстоятельствах нечего не мешает группам с узкими интересами осуществлять свои заговоры.
Более того, международный терроризм — это плохо различимая и не поддающаяся адекватной оценке опасность, которая может направить опасения людей на внутреннюю ситуацию в стране и усилить разделение. Если враждебная организация прибегает к терроризму и способна привлечь последователей из-за границы, то неминуемо возникает страх перед «пятой колонной», «террористами-одиночками» или даже полномасштабной атакой на нас у нас же дома. Современная исламофобия как нельзя лучше иллюстрирует эту озабоченность, на которую сделал ставку республиканец Дональд Трамп в своем неожиданном марше к президентскому посту.
Короче говоря, Холодная война между Соединёнными штатами и Советским союзом была «идеальной» угрозой для создания национального единства, и нет ничего хуже для сплочённости страны, чем терроризм. Он не пугает настолько, чтобы появилось новое «Величайшее поколение», а политики охотно используют наши самые затаённые страхи в своих целях, которые только и могут привести к большему разделению.
Если Деш не ошибся — а я думаю, что он не ошибся — последствия происходящего будут нелепыми и разочаровующими. Таким образом, снижение внешней угрозы имеет обратную сторону медали: чем меньше мы боимся окружающего мира, тем более склонны к безобразным неурядицам в стране. Более того, в самом мире могут содержаться семена разрушения. Как мы можем наблюдать сейчас на Ближнем Восток, потеря единства и крах государственной власти могут легко привести к ожесточённым внутренним конфликтам и в конце концов «пригласить» внешние силы на территорию страны.
Таким образом, кажущийся очевидным выход найти какую-то внешнюю «страшилку» для сплочения народа также не является целесообразным. Увы, результатом такого действия может стать циклично повторяющийся конфликт, при котором мирные периоды сменяются появлением новых источников напряжения и разделения. Я бы сказал, что эта моя озабоченность доказывает то, что я реалист.
Оригинал: Foreign Policy
