22 августа 2016 года, в понедельник, команда хирургов в госпитале Джона Хопкинса в Балтиморе изъяла мою левую почку. Ее омыли от крови, промыли консервирующим раствором, положили в лед и отправили в Цинциннати.
Автор: Дилан Метьюс
Хирурги в Цинциннати пересадили её реципиенту; его я никогда не встречал – даже не знал его имени. Мы не общались до этого месяца. Я знал только то, что он нуждался в моей почке больше, чем я. Она должна была позволить ему избежать истощающего диализа и продлить жизнь на 9-10 лет, может дольше.
Был не только он. Мы поучаствовали в цепи «вкладов» — и отдали четырем людям свои почки. У моего реципиента (будем называть его Крейг) был родственник, который хотел отдать ему почку, но, к сожалению, они не совпадали. Поэтому Крейг и его родственник пошли на сделку: если бы Крейг получил бы от кого-то почку, его родственник должен был все равно отдать свою кому-то, кто в этом нуждался.
Итак, в день операции родственник Крейга тоже отдал свою почку – её увезли на Западное побережье. У второго реципиента также был друг или родственник, согласившийся на обмен; как и у третьего, получившего почку друга второго реципиента. Наша цепь позволила людям наслаждаться дополнительными 36-40 годами жизни – если бы мы не решились, они бы умерли.
Четыре почки – это прекрасно, но некоторые донорские цепи еще длиннее. Например, одна началась 44-летним мужчиной в Калифорнии по имени Рик Руццаменти – и подарила дополнительные годы жизни 30 людям. Цепь Риццументи в общей сложности продлила человеческую жизнь на 270-300 лет. Столетия – вы только вдумайтесь.
И ещё: сделать это не сложно. Совсем не сложно. Каждый с понимающим работодателем, который обеспечит оплачиваемый больничный, и друзьями и семьей, желающими помогать процессу восстановления, может это сделать. Заполнить форму – пять минут. Если вы хотите начать.
Почему я отдал свою почку незнакомцу
Я хотел быть донором почки годами – по крайней мере, после того, как я впервые прочел статью Лариссы МакФрэкуар в New Yorker про доноров почек – «добрых самаритян»; тогда я учился в колледже. Это пожертвование показалось мне очень простым и ясным способом помочь кому-то – к тому же, процедура несла за собой очень мало рисков – по крайней мере, для меня. Я изучал философию морали на бакалавриате. Существует знаменитый мысленный эксперимент про человека, который проходит мимо тонущего в мутном пруде ребенка и не спасает его, потому что боится запачкаться.
Если бы я продолжил жить с двумя почками, когда в очереди на трансплантацию стоит около 100 000 человек , скорее всего, обреченных на смерть в ближайшие пять лет, если хотя бы один из них не получил бы почку, разве бы я не был похож на этого равнодушного человека? Разве я не, подобно ему, позволил бы другому умереть, поскупившись?
Я вырос под влиянием христианской церкви, делающей значительный акцент на социальную справедливость. Вспомните Христа – и его слова, полные сочувствия и бескорыстия: «У кого две одежды, тот дай неимущему» (Лука 3:11). У меня было две почки. В мире жили люди, у которых почек не было. Что делать дальше, было вполне понятно.
Я размышлял об этом как об абстрактной цели годами, но откладывал пожертвование. Я не мог сделать это в колледже, так как нужно было сдавать экзамены и работать. Я не хотел делать этого на каникулах из-за стажировки в Вашингтоне. Это был какой-то экстравагантный шаг, на который не получалось найти времени – всего лишь оправдания, с точки зрения меня сегодняшнего. Но оправдания эффективные.
После я подружился с людьми, которые уже были донорами. С Александром Бергером, пожертвовавшим свою почку незнакомцу, в 21 год. Видя, что он смог отдать почку и это никак не повлияло на его карьеру, я был поражен. Мозгом я понимал, что за донорство я заплачу невысокую цену. Когда я начал проводить время с Александром, абсолютно здоровым, без всяких побочных эффектов от донорства, она и вовсе начала казаться мне незначительной.
Но Александр работает в благотворительной сфере. Может, его работодатель прислушался к нему и дал отпуск на что-то страшно звучащее, но альтруистичное?
Потом я познакомился со своим вторым другом-донором: Бэном Страсом, завсегдатаем баров и моим вашингтонским другом. Я встретил его сразу после операции. Бэн – программист в Facebook. Обычный парень, работающий в обычной конторе. Если у него получилось взять отгул для операции, какие у меня могут быть оправдания?
Факты: нуждаться в почке – ужасно, быть донором почки – не сложно
А потом я столкнулся с еще несколькими жесткими фактами. Тем, как чудовищно чувствуют себя люди нуждающиеся в почке, и как это здорово – наконец дождаться трансплантации. Тем, что риск для доноров и правда невелик.
Чтобы попасть в очередь на получение почки, у человека должно быть заболевание в последней стадии. Почки должны отказывать. Как только это заболевание диагностировали, у него два варианта: диализ или трансплантация. И так как трансплантацию нужно ждать, конечную стадию заболевания лечат диализом.
Для диализа используют машину, которая частично заменяет функцию почек – фильтрацию воды, и это ужасно. Это снижает качество жизни – надеяться на что-то, отдаленно похожее на реальную почку, значит, постоянно волноваться; жизнь от этого лучше не становится.
Предлагается проходить процедуру трижды в неделю. Она длится четыре часа. Это значит, что вы не можете путешествовать и всегда должны находится неподалеку от автомобиля. Вы не можете работать регулярно в офисе или где-либо еще – нужно находиться дома (если вам повезло приобрести аппарат для диализа) или часто посещать больницу. Даже работать с частичной занятостью тяжело: диализ истощает физически, и большинство проходящих через процедуру постоянно утомлены. Уровень депрессии – вдвое выше, чем у обычного населения.
И, на самом деле, диализ работает не так хорошо, как человеческая почка: он заменяет всего 10% ее функций. Один из четырех пациентов на диализе не проживает и года. 67% умирают в течение первых пяти лет. Пять лет жизни на оборудовании – сравнимо со статистикой по раку мозга.
Поэтому люди и хотят получить почку: вместе с ней они продлевают жизнь на, в среднем, десяток лет. Они могут видеть, как растут их дети и внуки, проводить больше времени с родителями и друзьями и избегать болезненной изматывающей процедуры, пожирающей их каждый второй день.
Донор, по сравнению с ними почти не переживает. Риск умереть во время операции – 3.1 на 10000 или 1.3 на 10000, если, как и я, вы не страдаете от повышенного давления. Этот риск чуть выше и чуть ниже – соответственно – чем риск умереть при родах в США. Естественно, он не нулевой – это серьезная операция; но смерти случаются очень редко. Кроме того, доказательств того, что пожертвование ухудшит вашу жизнь, нет.
Иногда в пост-операционный период случаются осложнения, но большинство из них неопасные – типа инфекции мочевыводительных путей или температура. Самый большой риск – это преэклампсия (высокое давление и повреждения внутренних органов во время беременности, часто означающая преждевременные роды) у людей, рожающих после донорства – от 5 до 11%.
Процедура, естественно, увеличивает риск отказа почки – но шансы, что это случится со средним донором, по прежнему от 1 до 2%. Большинство доноров, 98-99%, с этим не сталкиваются. В те, кто сталкиваются, попадают в начало очереди на трансплантацию.
Стоимость процедуры маленькая – это практически бесплатно. В США программа медицинской помощи Medicare покрывает все расходы на трансплантацию для всех больных на финальной стадии заболевания почек. Они рады платить за трансплантацию – это экономит миллионы долларов за диализ. Я ничего не заплатил ни за операцию, ни за последующее восстановление. Единственное, на что я и моя семья потратили деньги – это отель, в котором оставался мой отец, чтобы поддержать меня. Для семей с уровнем заработка ниже, чем у меня, National Living Donor Assistance Center (Национальный центр помощи донорам, — прим.пер) может оплатить проезд и связанные с операцией расходы.
Вот и весь риск. По сравнению с тем, что реципиент получает огромную помощь и пользу, он практически не чувствуется. Особенно для меня – я-то не забеременею. И от гипертонии не страдаю.
Процесс пожертвования длинный, но он того стоит
Я зарегистрировался в качестве донора через портал National Kidney Registry. Вы можете зарегистрироваться через Waitlist Zero или Alliance for Paired Kidney Donation. Я изучил центры трансплантаций в моем районе, чтобы посмотреть, где уровень выше и у кого лучше репутация. Выбрал госпиталь Джона Хопкинса – несмотря на то, что он находился далековато, его специалисты были лидерами в исследованиях пересадки почек и проводили десятки операций в год. Чем лучше в организации хирурги, тем меньше риски.
Заполнив документы и ответив на несколько связанных с психологией вопросов по телефону, чтобы доказать, что я не выжил из ума, я начал сдавать анализы. Решение отдать почку значило, что мне нужно было проверить кровь – довольно большое количество, на самом деле. Я не считал, но не удивлюсь, если окажется, что из меня за месяц выжали около 100 пробирок (не так страшно, как звучит на самом деле). Все анализы я делал в Вашингтоне, и мне не нужно было тащиться в Балтимор.
24-часовой мочеприемник
Самый «внутренний» тест заключался в 24-часовом ношении мочеприемника. Все так, как звучит: вам дают огромный сосуд, в который вы писаете целые сутки. Для анализа необходима вся суточная норма мочи – никаких походов в туалет. В этот день я работал из дома – как и в следующий, так как LabCorp не смог разобраться в первом анализе.
Но даже второй день анализ мочеиспускания в приемник не дал ясных результатов. В лаборатории должны были выяснить мою скорость клубочковой фильтрации – скорость, с которой мои почки убирают ненужные вещи из организма; особенно креатинин. Этот анализ можно провести и по-другому: получить инъекцию с радиоактивным индикатором, потом взять анализ крови и посмотреть, сколько индикатора осталось после нескольких часов. Процедура абсолютно безопасна, но ради нее мне пришлось провести в ожидании результатов день.
Наконец, врачи выяснили, что с моими почками все в порядке. Дальше нужно было пойти в Центр Джона Хопкинса на день и поговорить с хирургической командой, которая делала пересадки. В течении дня я, главный хирург, психолог, нефролог, несколько медсестер и социальный работник выяснили все, связанное с операцией: описывали процедуру, спрашивали, признаю ли я лекарства, которые могут как-то повлиять на её прохождения, в очередной раз спрашивая, действительно ли мое решение принято осознанно и самовольно, а не под давлением.
Выяснилось, что мне нужно сменить принимаемые антидепрессанты (слишком много веллбуртина – тяжело для почек). Кроме того, все, кто собирается быть донором почек должны пить тайленол вместо аспирина или ибупрофена до конца своих жизней. Большой проблемы я в этом не видел. Моя преданность брэнду Advil не должна мешать кому-то получить почку.
После встречи команда собралась, чтобы изучить историю моей жизни (вообще, болезни) и официально подтвердила, что я могу быть донором. На этой стадии, оставалось дождаться, пока я кому-нибудь подойду (не только по группе крови, но и по огромному количеству разнообразных антител), построить цепь и назначить операцию. Мы ориентировались на поздний август 2016 года – сразу после политических конвенций, так что, по сути, я бы не выбился из рабочего графика. Это полностью подходило и для графиков моих девушки и отца – они могли поддерживать меня в больнице.
Весь процесс занял около пяти месяцев. Я начал работать с Центром Хопкинса в марте, сдал все тесты в середине мая, официально стал донором и июне, и потом ждал два месяца пре-операционного приема и операции. Но в Балтимор мне пришлось ездить всего три раза перед операцией: кровь я сдавал в лаборатории рядом с офисом, а сбор мочи был веселее, чем все остальное.
Процесс восстановления болезненный, но это быстро проходит
Итак, в 4:30 утра я прибыл в Балтимор. Понедельник, 22 августа. Я взял такси с моим экстремально заботливыми отцом и девушкой и мы поехали в госпиталь. Там я был уже в 5:15.
Сама операция инвазивная минимально – лапароскопическая. Три надреза: два маленьких на левой стороне моей брюшной полости – для камеры и хирургических инструментов, и длинный, несколькодюймовый надрез вокруг пупка. Благодаря нему, хирург мог вынуть мою почку одним движением после отсоединения вен и артерий. А вот, как все выглядело спустя четыре дня:
Самая тяжелая часть восстановления, мне кажется, не имеет ничего общего с надрезами. Первое, что ты замечаешь, просыпаясь – это голод и жажда. Есть и пить было нельзя много часов. И по-прежнему нельзя. Пищеварительной системе требуется время, чтобы нормально заработать после операции. Все, что мне позволялось – прижимать лед к губам, чтобы немного увлажнить их. Все пришло в норму, и мне разрешили есть и пить, но то была самая отчаянная жажда в моей жизни.
В моем распоряжении было множество обезболивающих. Фентанил сначала, после дилаудид – когда выяснилось, что фентанил вызывает рвоту. Однако обезболивающие не убирали специфическую послеоперационную боль – газовую боль. Чтобы хирург видел, что происходит, в лапароскопии нужно накачать донора углекислым газом – он поднимает брюшную стенку. После углекислый газ всасывается в ткани – но перед этим давит на нервы и причиняет серьёзную боль.
Хуже всего пришлось моему диафрагмальному нерву – он тянется от шеи до брюшной полости. Углекислый газ «бил» его снизу и отдача доходила до плечей. Ночью было нормально, так как я выяснил, как спать больничной койке вверх ногами, чтобы газ уходил от моей диафрагмы. Однако лучшим способом поскорее избавиться от углекислоты были прогулки – и вот это было реально сложно. Я четко помню, как пытался погулять возле больничной палаты, а какой-то пожилой мужчина постоянно подхватывал меня, когда я падал (и был весьма доволен таким взаимодействием с молодым 26-летним мной).
Также довольно смущающим было узнать, что у множества мужчин, включая меня, есть сообщение между брюшной полостью и мошонкой, поэтому, если раньше в организме было много газов, то после они лопаются, как карнавальные шарики. Пытаться объяснить это медсестрам было ооочень весело – особенно в присутствии девушки и отца.
Но боль быстро прошла. На второй день было и вполовину не так плохо, как в первый, в третий – вполовину не так плохо как на второй, а на четвертый день я уже смог пойти домой. По факту, я мог сделать это и раньше, если бы я не «завалил» УЗИ мочевого пузыря (медсестры периодически проверяли, вся ли моча выводится; впрочем, госпитализация – очень интересный опыт, скажу я вам).
На пути из Балтимора меня вырвало в машине и в первую неделю дома чувствовал легкую тошноту. Однако потом все стало нормально. Я был дома спустя три дня после операции. В пятницу я пошел встретится с коллегами из Vox в бар, чтобы выпить пиво. В субботу – пошел в кино с отцом (на «Антропоид» — прекрасное зрелище, если вам нравится наблюдать за тем, как Киллиан Мерфи убивает нацистов).
Так как всю последующую неделю я не работал, возникало ощущение, что я в отпуске. Вот статистика Steam говорит, что я проиграл 100 часов в Stardew Valley (очень рекомендую!) На следующих выходных в город приехали университетские друзья моей девушки и мы курсировали между ресторанами, кофейнями и барами, как и миллион раз до этого. Операция никак не повлияла на мое обычное времяпровождение.
Перед операцией одна из медсестер сказала мне, что большинство пациентов восстанавливаются полностью через 3-4 недели после операции. На второй неделе я понял, что чувствую себя абсолютно здоровым, и вышел на работу. Я не ощущал ничего особенного или странного с тех пор. Моя жизнь оставалось той, которой была до операции. И все это случилось по-настоящему быстро.
Донорство почки — самый полезный опыт в моей жизни
Возможность сделать все это – взять отгул на работе, оплатить расходы на перелет и отель для моего отца – это привилегия. Не у всех есть щедрый работодатель или крепкое здоровье, чтобы быть донором. Я знаю, что мне повезло стать донором.
И «повезло», на самом деле, правильное слово. Я не первый человек, который заметил, что быть взрослым вообще-то сложно. Вы постоянно выбираете: карьеру, дружбу, отношения, какие-то вещи для своей семьи – и все это ведёт к огромным моральным последствиям. И даже если вы стараетесь сделать все как можно лучше, есть большая – практически 100%-ная — вероятность, что некоторые выборы окажутся неверными. И очень часто вы не будете знать, что правильно, а что нет. Может, вам следовало пойти на другую работу, и там бы все получилось гораздо лучше. Может, нужно было получить магистерскую степень. Или переезжать в другой город.
Поэтому я глубоко благодарен за возможность сделать один, без сомнения правильный выбор. Неделя серьезной боли, относительно быстрое восстановление и – кому-то больше не нужен диализ. Кто-то наслаждается еще девятью, может 10 дополнительными годами жизни. Мой реципиент и я недавно начали общаться, и это очень много значит для меня – для нас обоих.
Это странная связь – между донором и реципиентом. Она возникла не только между нами, но и между девятью людьми, участвовавшими в цепи 22 августа. Четыре донора и четыре реципиента. Мы едва знаем друг друга. Но буквально связаны кровью и операцией, коренным образом изменившей наши жизни. Я не пожалел о том, что сделал это, ни секунды.
Оригинал: Vox
