Теоретик у власти

Президент Ашраф Гани — эксперт по несостоявшимся государствам. Сможет ли он спасти свою страну от краха?

Автор: Джордж Пэкер

Ашраф Гани, президент Афганистана, просыпается раньше пяти каждое утро и читает в течение двух или трех часов. Он ежедневно просматривает пачку документов толщиной в дюйм. Он читает предложения претендентов, конкурирующих за пост мэра Герата, и выбирает победителя. Он читает предложения 44 городских инженеров по улучшению Большого Кабула. Он известен тем, что пишет свои собственные темы для разговора и сам собирает информацию о предстоящих посетителях. Прежде, чем встретить австралийского министра иностранных дел, он читал отчет австралийского правительства об иностранной помощи. Он читал 400-страничный доклад о пытках Комитета по разведке Сената в день его выпуска, и на следующий день он принес извинения генералу Джону Кэмпбеллу, американскому командующему в Афганистане, из-за того, что не успел закончить его. Он читает книги по переходу от социализма к капитализму в Восточной Европе, о среднеазиатском просвещении тысячу лет назад, о современной войне, об истории рек Афганистана. Он живет и работает в Арге — комплексе дворцов, находящемся в крепости девятнадцатого века в центральном Кабуле — где книги с карандашными пометками лежат открытыми на партах и столах.

160704_r28372-846x1200-1466713735

Гани — Джимми Картер Афганистана – визионер-технократ, который потерял потенциальных союзников и не чувствует политику.

Два десятилетия назад Гани потерял большую часть желудка в результате рака. Он должен есть маленькие порции еды полдюжины раз в день. Он иногда делает перерывы на еду, отдыхая — и читая — на узкой кровати в алькове рядом с его офисом во дворце Гюль Хана. Или он сидит с книгой в его любимом месте под платановым деревом в саду дворца Харама Сарая, где хранится библиотека покойного короля Захира. Во время президентства предшественника Гани, Хамида Карзая, библиотека была пыльной грудой старинных томов. После того, как Гани пришел к власти в сентябре 2014, он организовал королевскую коллекцию. В отличие от Карзая, который любил принимать посетителей во время еды, Гани часто ест один. После двенадцати лет во власти Карзай и его семья покинули её с сотнями миллионов долларов из афганской и международной казны. Собственный капитал Гани, согласно его декларации активов, составляет приблизительно четыре миллиона долларов. Он включает в себя в основном его дом, разместившийся на четырех акрах в западном Кабуле, и его коллекцию из семи тысяч книг.

Опытный антрополог, который провел годы, выполняя полевые работы для Всемирного банка, Гани, то приходил, то уходил из афганского правительства начиная со времени свержения Талибана в 2001. Его основной интерес заключался в том, чтобы создать жизнеспособные учреждения в бедных странах, наводненных насилием, в государствах, которые не могут добиться исполнения законов, создавать справедливые рынки, взимать налоги, предоставлять услуги или охранять граждан. В 2006 Гани и его давний соратник, британский адвокат в области прав человека по имени Клэр Локхарт, начали научную работу в Институте государственной эффективности, в Вашингтоне, округ Колумбия. Два года спустя, они издали труд «Исправляя несостоявшиеся государства: структура для восстановления сломанного мира». Эта работа описывает ключевые функции государства и предлагает такие меры как использование гражданской экспертизы в ходе построения гражданских институций. К тому времени эта тема не являлась больше техническим предметом. Хаос в Сомали, Ираке, Пакистане и Афганистане угрожал глобальной безопасности.

Теоретикам редко дают такой значительный шанс воплотить в жизнь их идеи. Афганистан находился в состоянии войны начиная с советского вторжения 1979 года, когда Гани был тридцатилетним доктором наук в Колумбийском университете. Сегодня большей части страны, включая несколько административных центров провинций, угрожает Талибан, иногда мятеж поддерживается сетью наркопреступных организаций. В шестидесяти процентах из трехсот девяноста восьми районов Афганистана государственный контроль не существует вне одинокого правительственного здания и рынка. Аль-Каида и Исламское Государство установили своё присутствие на востоке. Афганистан не может охранять свои границы, а его соседи предоставляют поддержку и помощь повстанцам (в мае Мулла Мансур, лидер Талибана, был убит американским дроном по пути из Захедана, Иран – там он, по сообщениям, консультировался с иранскими официальными лицами —  на его базу в Кветт, Пакистан; труп был обнаружен с фальшивым пакистанским паспортом). Финансы Афганистана зависят от иностранной помощи и опиума. Коррупция повсеместна. После вывода ста двадцати семи тысяч иностранных солдат, в 2014, экономика разрушилась, безработица взлетела, и сотни тысяч афганцев покинули страну. Гани — избранный президент несостоявшегося государства.

Небольшой человек с короткой седой бородой и глубоко посаженными глазами под лысой головой, Гани имеет сходство с Ганди, за исключением того, что он не походит на человека, находящегося в умиротворении. Он горбится и дрожит, голова наклонена, и когда он жестикулирует, он сохраняет локти прижатыми к своим бокам. Он смеется в странные моменты, и он не может сдержать себя. Молодые лоялисты окружают его, но он был покинут влиятельными союзниками. Изолированный в Арге, Гани работает убийственно долгие часы и хоронит себя в проектах, которые следует отдать на откуп подчиненным. «Поскольку он был академиком в течение очень долгого времени, он просто не может отказаться от способа работы, который требует, чтобы он изучил и проанализировал каждую проблему», рассказал высокопоставленный афганский чиновник. «Если бы он попросил том на сборке мусора в Кабуле, и получил переплет в пятисот страниц, то он прочитал бы его в ту же ночь — и затем сделал бы обильные заметки».

В то время как Карзай очень тепло общался с гостями в течение многих часов, оставляя всех счастливыми, Гани презирает светскую беседу, и посетители уходят, чувствуя себя запуганными или ущемлёнными. Однажды, в Кабуле, президент запланировал пятнадцать минут для Исмаила Хана, влиятельного военачальника из западного Афганистана. Желани Попал, один из самых близких советников Гани, сказал ему: «уделите ему столько времени, сколько он хочет, или же не встречайтесь с ним вообще — но Вы не можете провести с ним всего пятнадцать минут». Гани твердо ответил: «коррумпированный и жестокий эмир Герата не стоит больше четверти часа».

Гани – визионер-технократ, который мыслит на двадцать лет вперед с глубоким пониманием того, что разрушило его страну и что могло бы все же спасти её. «Он неподкупен», рассказал один из высоких чиновников. «Он хочет преобразовать страну. И он может сделать это. Но кажется, что всё против него». Гани — тип реформатора, в котором американское правительство отчаянно нуждалось в течение последних нестабильных лет правления Карзая. У него немного сторонников в Государственном департаменте, и в Кабульской элите не скрывают своего презрительного к нему отношения. Они называют Гани высокомерным микроменеджером и говорят, что у него нет близких друзей, нет чувства политики, что он — лидер страны, которая существует только в его собственном уме. Гани — Джимми Картер Афганистана.

Многие наблюдатели не ожидают, что Гани усидит до конца полномочий, которые истекают в 2019, и 2016 можно описать как год национального выживания. «Это — год опасной жизни», сказал Скотт Гуггенхайм, американский экономический советник Гани. «Он или преодолеет его, или нет».

Каменные стены Арга обнесены взрывоустойчивыми укреплениями и контрольно-пропускными пунктами с вооруженными охранниками. Снаружи — баррикады и длинные, похожие на бритву улицы Кабула, поделенные на частные вооруженные укрепления, в которых живут представители афганских элит и иностранные дипломаты. Общественность должна держаться от них подальше,  город задыхается от траффика. Когда идет дождь, улицы, изрытые колеями, затапливает; когда во время боев на севере были перерезаны электролинии, улицы погрузились во тьму. Периодически, террорист-смертник взрывает свой убийственный груз. Американские официальные лица больше не рискуют открыто передвигаться — с рассвета дотемна вертолёты кружат вокруг американского посольства. Чувствуя слабость политической системы, афганские политические акторы плетут интриги в пышных апартаментах построенных на украденные деньги, каждый пытается убедить других, что именно он должен быть в Арге. Талибан же находится на расстоянии всего нескольких миль в горах Кабула.

«Мать моего отца действительно имела глубокое влияние на меня», рассказал Гэни. «Она буквально начинала свой день с часа чтения. Но самое фундаментальное влияние оказало образование». Мы сидели на стульях напротив друг друга, в церемониальной комнате на  втором этаже дворца Гюля Хана. Высокие стены и столбы окрашены в зелёный цвет, двери инкрустированы цветом грецкого ореха. Гани, в противоположность всему этому, был похож на владельца магазина в традиционных темно-серых шароварах и черном пальто, подчёркивая, что он — родной сын своего народа, и проводя границу между его текущей жизнью и десятилетиями, которые он провел в американских университетах и глобальных учреждениях.

В 2011 Гани и его дочь, Мариам — художница, которая живет в Бруклине — издали брошюру, названную «Афганистан: Словарь», миниэнциклопедию, в которой в хронологическом порядке перечислены циклы реформ, реакции и хаоса, которые повторялись в стране. Вводная часть начинается с Амануллы, короля Афганистана с 1919 до 1929 годы. Аманулла был первым великим реформатором: он наблюдал за написанием конституции, улучшил образование, поощрял свободы для женщин и планировал расширение столицы. Он также боролся за независимость внешней политики Афганистана от Великобритании. Но Амуналла нарушал основные элементы общественного уклада, включая влияние мулл, и был свергнут племенными вождями. Хотя Аманулла «добился значительных достижений», как писали Ашраф и Мариам Гани, он «не преуспел в том, чтобы изменить Афганистан навсегда, так как провал в создании общеполитического согласия вокруг реформ сделал его уязвимым для сельского восстания». Быстрая модернизация, которой реакционное восстание положило конец, стала и шаблоном и предупреждением для тех афганских прогрессистов, «кто возвращался снова и снова к его незаконченному проекту, наступая на те же грабли».

Гани происходит из видной пуштунской семьи. Его дед по отцовской линии, военачальник, помог прийти к власти королю Надиру, который принял власть вскоре после свержения Амануллы в 1929. Отец Гани был управляющим транспортом при сыне Надира, короле Захире, который правил в течение сорока лет. Гани родился в 1949. Он рос в старой части Кабула, проводя выходные в скачках на лошадях и охотясь на родовой ферме, в сорока милях к югу. Его дразнили в школе — он был низким, и иногда горбился как старик — но производил на одноклассников впечатление своей серьезностью. В 1966 году, в ходе его первого года в высшей школе, он поехал в Америку как студент по обмену. В его новой школе, в Орегоне, Гани занял место в студенческом совете, зарезервированное для иностранца. «В ходе первого заседания совета мы приняли некоторые простые решения», рассказал он. «В ходе следующей недели они были воплощены в жизнь, потому что у совета был доступ к деньгам». Опыт сформировал его взгляды на развитие: «Вы можете собраться, Вы можете говорить так, как Вы хотите, но если нет механизма принятия решений – толку не будет, это то, где демократия действительно имеет значение».

В 1973 Гани, получив степень политологии американского университета Бейрута, влюбился в Рулу Саада, ливанскую христианку. Они стали встречаться, и в 1974, после того, как Гани возвратился в Кабул, чтобы преподавать, его возможный тесть навестил его. «Вы собираетесь заниматься политикой, и Вы собираетесь разрушить жизнь моей дочери», сказал отец Рулы. Гани ответил, не совсем искренне, что «полностью сосредоточен на том, чтобы быть академиком» (пара обручилась в 1975, помимо Мириам у них есть сын, Тарек).

В июле 1973 монархия была свергнута кузеном короля Даудом, который стал первым президентом Афганистана. Дауд первоначально присоединился к коммунистам и, по данным работы Гани «Лексикон», он «повторил некорректную модель модернизации, предложенную ему сверху». В 1978 коммунистические повстанцы застрелили Дауда, когда он пытался скрыться за столбом во дворце Гюле Хане. Убийство следовало за убийством до конца 1979, когда Советы вторглись в страну и начался джихад. Арг наполнен призраками его бывших хозяев.

В 1977 Гани и его семья уехали из Афганистана, и он не жил там в течение четверти века. В Колумбии он закончил диссертацию по культурной антропологии. Работа «Производство и Доминирование: Афганистан, 1747-1901» анализирует национальные сложности в строительстве централизованного государства через призму его экономической отсталости. Изложение почти нечитаемо: «Сосредотачиваясь на движениях сопутствующих структур, я попытался изолировать системные взаимосвязи среди изменяющихся и неизменяющихся элементов, которые объединяются, чтобы сформировать форму структуры». Автор перемещается между облаками абстракции и насыпями данных — ирригационных методов девятнадцатого века в Герате, сетей родства в пуштунских финансовых системах — без каких-либо различимых приоритетов.

В восьмидесятых Гани преподавал в Беркли и в Университете Джона Хопкинса, а в 1991 он стал антропологом Всемирного банка, базирующегося в Вашингтоне, округ Колумбия. Путешествуя половину этого года, он стал экспертом по финансам в России, Китае и Индии. «У него действительно была моральная цель – решить проблему бедности обычных людей», рассказала Клэр Локхарт. «Когда он прибывал в столицы, он шёл на рынки, чтобы видеть то, что люди покупали и продавали, потом он ехал в пригороды и деревни. Он беседовал с группами шахтеров». Такие полевые работы были необычны для чиновника Всемирного банка. Джеймс Вулфенсон, который стал президентом банка в 1995, сместил акцент деятельности организации с простого предоставления ссуды для бедных стран к попытке уменьшить бедность. Он хотел знать, почему афроамериканские и латиноамериканские страны, которые проводили политику либерализации банка, оставались бедными. Ответ лежал в плоскости коррупции, слабых государственных институтов и непродуманной практики финансовой помощи. Вулфенсон заказал обзор программ банка, и Гани представил много критических анализов, которые сделали его непопулярным у коллег.

Между тем, он готовился к будущему в Афганистане. В 1997, в то время, как Талибан управлял большей частью страны, аспирант университета Колумбии взял интервью у Гани во Всемирном банке. «Когда мы достигнем мира в Афганистане, мы поедем в Новую Зеландию, чтобы изучить методы наиболее успешной практики разведения овец», сказал Гани. «Мы поедем в Швейцарию и изучим гидроэлектрические проекты». Афганистан — горы, пустыни, места, где нет власти – создавали ощущение чистого листа для утопических мечтателей: британских империалистов, путешественников хиппи, коммунистов, исламистов, международных благодетелей. Алекс Тир, который работал на ООН в Афганистане в девяностых, и позже, с Гани в Кабуле, описал его как «революционера НКО-стиля, как будто он рос в кадрах Всемирного банка, а не в коммунистической партии». Быть провидцем означает, до некоторой степени, быть лишенным индивидуальности, чтобы отказываться видеть то, что находится перед твоим лицом.

11 сентября 2001 Гани находился за своим столом в Вашингтоне, и он сразу понял, что всё изменится для Афганистана. Он спроектировал план в пять шагов по политическому переходу к общенациональному афганскому правительству, которое сможет принять на себя ответственность за восстановление страны; он выступал против финансирования и вооружения военачальников, которые разрушили Афганистан и допустили приход Талибана к власти. Во время ведомой американцами войны против Талибана небольшая группа экспертов — включая Локхарта, афганского ученого Барнетта Рубина, и алжирского дипломата Лахдара Брахими, являвшегося в то время послом по особым поручениям ООН для Афганистана — встретилась в доме Гани за пределами Вашингтона. В том декабре работа группы повлияла на Боннское соглашение, которое наметило шаги по переходу к представительной власти, но оставило неразрешённым конфликт между видением Гани современного государства и интересами региональных серых кардиналов.

Шесть месяцев спустя Карзай стал лидером Афганистана. Первая работа Гани в новом правительстве заключалась в координации и доставке иностранной помощи. Он полагал, что афганцы должны были установить свои собственные приоритеты для развития, а не быть во власти противоречивых повесток дня зарубежных стран и международных агентств. Некоторые афганцы и жители Запада видели в Гани иностранца, после десятилетий, которые он провёл в США. Но он — колючий националист, который считался бы умником где угодно. Он демонстрировал конкретную враждебность к западным чиновникам, занимающимся иностранной помощью, которые обладали большим количеством денег и власти, но не имели знаний и смирения. Однажды он отругал представителей американского Агентства по международному развитию за их некомпетентность. Гани был одним из первых, кто заметил, что поток иностранной помощи может обогатить иностранных подрядчиков и коррумпировать чиновников, но мало поможет обычным афганцам.

С Хэнифом Атмэром, Министром развития сельского хозяйства, Гани создал Национальную Программу Солидарности — гранты в суммах от двадцати до шестидесяти тысяч долларов для двадцати трех тысяч афганских деревень, в основном профинансированные Всемирным банком (идея была позаимствована из подобных же программ Всемирного банка, которые Гани изучал в Индонезии и Индии). Афганские сельские жители были обязаны выбрать совет из мужчин и женщин, сформировать собственные цели — такие как чистая вода или новая школа — и предоставлять финансовую отчётность. В одном из случаев тридцать семь деревень объединили свои деньги, чтобы построить родильный дом. Клэр Локхарт встретилась с семьями, которые только что возвратились из изгнания в Иране и жившими в палатках из шкур. Одна женщина, описывая важность гранта, рассказала ей, что «дело не в деньгах».

«Не говорите ей это», ответил другой сельский житель. «она заберёт эти деньги».

«У меня нет такой власти», объяснила Локхарт.

Первая женщина закончила свою мысль: «дело в том, что нам доверяют сделать это».

N.S.P. (Национальная программа солидарности) была одной из самых успешных и наименее коррумпированных программ Афганистана. Новая школа стоила в шесть раз дешевле, чем построенная по контракту программы U.S.A.I.D. Пол О’Брайен, ирландец, который служил советником Гани, рассказывал, что Гани понял: «ключ к развитию — сильные внутригосударственные институты, которые могут регулировать отношения всех акторов вокруг них, в том числе и международных доноров». Когда Гани потребовал от иностранцев ответить ему какую отчётность они хотят в обмен на то, чтобы дать афганским институтам контроль за деньгами и направлениями их трат, О’Брайен сказал что «они ни за что не пойдут на это». Доноры принесли свою «армию развития во всей ее славе, и это означало продукцию, контракты и поставленные флажки».

Вместо того, чтобы послать деньги местным сообществам через афганские каналы, благодетели вроде U.S.A.I.D. заключали контракты с крупными международными компаниями, которые в свою очередь нанимали субподрядчиков и частные охранные предприятия, и ни у кого из них не было долгосрочной цели в Афганистане. В лекции TED 2005 года о несостоявшихся государствах Гани назвал такие программы «уродливым лицом развитого мира, повёрнутым к развивающимся странам», добавив: «Десятки миллиардов долларов, предположительно, потрачены на услуги людей, которым платят до 1500 долларов в день, и которые неспособны к творческому и органическому мышлению».

Национальная Программа Солидарности не добилась того, чтобы переписать будущее Афганистана. По некоторым оценкам, в пиковые годы лишь от 10 до 20 центов с каждого доллара иностранных расходов на Афганистан достигли намеченных бенефициаров. Растрата в масштабе нескольких сотен миллиардов долларов – результат деятельности многих акторов, но американское правительство было одним из главных.

Летом 2002 года Карзай назначил Гани министром финансов. Министерства внутренних дел, обороны и иностранных дел были лучшими вариантами для увеличения личной власти, но Гани работал по 20 часов в сутки, проводя встречи с сотрудниками в 7 утра, в здании с разрушенными окнами и без отопления. Он представил антикоррупционные меры, установил централизованную систему доходов и создал новую валюту, поддержав её традиционной сетью денежной торговли хавала (Хавала́ — неформальная финансово-расчётная система на основе взаимозачёта требований и обязательств между брокерами, используемая преимущественно на Среднем Востоке, в Африке и Азии – ред.). Он убедил свой штат начать борьбу с накокартелями и земельной мафией, которая опутывала государство, заявив: «Мы должны поразить их везде таким образом, чтобы у них не было возможности развивать свои сети». Это было периодом чистого  листа  для Афганистана в момент после свержения Талибана, и Гани стал самой эффективной фигурой в новом правительстве. «Золотой период правления Карзаев был в то время, когда Ашраф Гани был министром финансов», сказал Джелэни Попэл, заместитель в министерстве финансов. «Карзай любим народом и обеспечивал целостность государства и общества, но Гани был фактически премьер-министром и основным двигателем реформ».

Характер Гани, на который возможно повлиял перенесённый им рак желудка, стал печально известным. Он одинаково кричал как на афганских сотрудников, так и на западных советников. Залмай Халилзад, бывший тогда американским послом в Афганистане, знал его в течение многих десятилетий — они учились в колледже вместе в Бейруте — и он спросил Гани: «Почему у тебя столь отвратительный характер?» Гани не согласился с этим, но затем Халилзад начал повторять истории, которые слышал, снова и снова, до тех пор, пока Гани не хлопнул кулаком по столу и не взорвался: «У меня нет характера!»

Комбинация честности и высокомерия Гани противодействовала всему кабинету Карзая. Когда он обнаружил, что министр обороны, таджикский военачальник Мохаммад Фахим, включал в  свою платежную ведомость десятки тысяч «призрачных» войск, Гани сократил бюджет Фахима. Позднее Ашраф узнал, что Фахим посетил Арг и заявил Карзаю, что хочет убить Гани — на что Карзай ответил, что, «есть целая очередь из желающих убить Ашрафа».

В 2004, будучи избранным президентом, Карзай распространил слухи об увольнении Гани. Лахдар Брахими спросил Карзая: «у Вас есть кто-либо лучше, чем он?». Карзай ответил, что нет. Брахими попытался убедить его работать с Гани, даже несмотря на то, что он знал: никто в правительстве не поддерживает вздорного финансового министра. Брахими спросил Гани: «Вы здесь уже три года, и у Вас нет ни одного друга в этой стране?» Али Джалали, тогда Министр Внутренних дел, рассказал, что Гани схлестнулся в борьбе с членами правительства от Северного Альянса, такими как Фахим, пытаясь отодвинуть от власти военачальников. Несколько человек также сказали мне, что Халилзад конкурировал с Гани с университетских времён и усилил американское влияние на Карзая, чтобы подорвать позиции Гани (Халилзад заявил, что пытался заставить Карзая пересмотреть решение об увольнении министра финансов, но у него ничего не вышло). В 2005 Гэни ушел. Он позже настаивал, что ушел в отставку, потому что правительство скатилось в наркокоррупцию.

Правительство потеряло свой самый яркий ум. «Если бы он остался, Афганистан был бы абсолютно другим сегодня», заявлял Попэл. Карзай, мастер сохранения равновесия  между различными группами влияния, не имел никакого интереса к идеям, которые занимали Гани. С американским военным присутствием, слишком маленьким, чтобы защитить страну, Карзай использовал иностранную помощь, чтобы поддерживать местных авторитетов, поведение которых привело к возвращению Талибана.

На некоторое время Гани стал ректором Кабульского университета. Студент того времени вспоминает, что он всегда или орал на группы студентов или обещал вещи, которых не мог исполнить, вроде современной библиотеки, например. Неоднократно Карзай пытался вернуть Гани. Однажды, в 2008, он вызвал Гани и Попэла в Арг, и заявил: «Я сделал ошибку. Я дам Вам больше власти, чем прежде». Он предложил Гани Министерство внутренних дел. Гани отказался, заявив: «Вы — очень подозрительный человек. Вы послушали людей и уволили меня». Конфиденциально, Гани рассказал Попэлу, что запланировал баллотироваться на пост президента в будущем году. К тому времени Попэл возглавил влиятельный отдел местного управления. «Я знаю все районы», сказал он Гани. «У Вас нет шансов». Гани настаивал, что может произнести речи, которые мобилизуют миллионы афганцев. «Это не поможет», сказал Попэл ему. «Вы должны устанавливать контакты».

Я встретил Гани в Кабуле весной 2009 года, когда кампания только-только должна была начаться. Он отказался от своего американского гражданства, чтобы принять участие в выборах. Он описал «двойную неудачу» Афганистана: неудача в представлениях страны в глазах международного сообщества и неудачу афганских элит в том, «чтобы быть отцами-основателями — и матерями, если говорить о некоторых — нового государства». Он принял группу студентов университета у себя дома, красивом здании, построенном в традиционном стиле Нуристани. Гани слушал студентов, жалующихся на убийства гражданских солдатами НАТО, на афганскую коррупцию, на американские манипуляции выборами в пользу Карзая. Они не знали, что американские чиновники, разочарованные Карзаем, поощряли Гани выступать против него. Прежде чем я уехал, Гани подарил мне чапан, витиевато сотканное пальто из северного Афганистана и копию книги «Исправляя несостоявшиеся государства». Я не видел признаков изменения характера — он был уверен в своих перспективах.

Но Попэл был прав: Гани не имел сторонников и получил оскорбительные три процента голосов. Карзай был переизбран, несмотря на обвинения в массовых фальсификациях результатов голосования, которая озлобила его самого близкого соперника, Абдуллу Абдуллу, и смертельно навредила его отношениям с Соединенными Штатами. Карзай, который не мог выдвигаться на третий срок, ушел в Арг и посвятил себя в теориям заговора о Западе. Схема Понци стоимостью миллиард долларов была выставлена в крупнейшем банке страны. Заключительные годы Карзая у власти стали политической предсмертной агонией.

Во время этого периода Гани принимал участие в подготовке Афганистана к выводу сил НАТО и передачи к концу 2014 года военной власти афганской армии. Работа, которая была бесплатной, позволила ему путешествовать по всей стране, посетив провинциальных губернаторов, командующих корпусами и окружных начальников полиции. Это был своего рода предвыборный тур, в ходе которого он убеждал людей в необходимости реформ.

В 2014 он снова баллотировался на пост президента. Он издал манифест своей кампании на 300 страниц, «Непрерывность и Изменение», по словам читателей — классический труд Гани. «Это был очень умный анализ всех этих проблем», рассказал Алекс Тир. «Он — фабрика идей со всеми этими предложениями — но вы читаете это с чувством, что всего этого достичь не удастся». Когда Вы продерётесь сквозь его язык, манифест предстанет перед вами призывом к расширению возможностей афганцев против коррумпированных элит: «Выдающиеся люди, интеллектуалы, женщины, молодые люди, деятели культуры, рабочие и другие части общества желают изменений, и мы хотим поддержать это желание».

Гани прекратил носить западные костюмы и начал использовать его племенное имя, Ахмадзаи. Он нанял для кампании молодых помощников, которые разбирались в социальных медиа, и он говорил воодушевляющие речи о том, что «все афганцы равны» и что «наши правители будут людьми Афганистана». Были слухи, что он посещал уроки умения владеть собой.

Во время кампании, Фаркунда Надери, член парламента, предложила в телевизионных дебатах следующему президенту назначить женщину в Верховный суда Афганистана, у которого есть власть аннулировать законы, противоречащие мусульманскому праву. «Пока вы не добьётесь присутствия женщины в Верховном Суде, все права женщин остаются поверхностными и символическими», сказала она мне. Надери предлагала идею Карзаю, но получила ответ, что никакая женщина не имеет соответствующей квалификации. Жена Карзая, врач по профессии, редко появлялась на публике в течение его правления в Арге, но Рула Гани был знаменитым заместителем ее мужа во время кампании, что вызывало восхищение некоторых афганцев и огорчение других. Во время предвыборной речи в Кабульской средней школе, Гани заявил о своем намерении назначить женщину в Верховный Суд. Надери, которая находилась при исполнении служебных обязанностей, восприняла это с недовением. «Это было что-то вроде «Вау! Он достаточно храбр, чтобы сделать это».

В простой попытке получить голоса узбекского меньшинства, Гани выбрал Абдула Рашида Дустума, узбекского военачальника, в качестве кандидата на пост на Вице-президента. Дустум обвиняется в таком количестве убийств, что ему запрещают въезд в Соединенные Штаты. Гани однажды назвал его «известным убийцей». Надери была вынуждена защищать Гани перед своими друзьями, которые выступали за права человека. «Это означает, что он — политик», сказала она им. «Если Вы собираетесь сделать что-то в Афганистане, вы не можете импортировать других людей. Вы должны сделать что-то с людьми, которые находятся здесь». Это было дилеммой для всех афганских реформаторов начиная с короля Аманаллы: как и когда пойти на компромисс. Гани продемонстрировал, что также может играть в политику старыми грязными способами.

В первом раунде голосования, 5-го апреля, Гани стал вторым из восьми кандидатов с тридцатью одним процентом. Абдулла Абдулла, который проиграл Карзаю в 2009, вел с сорока пятью процентами. Изящный и дипломатичный, Абдулла был знакомой фигурой в афганской политике. Являясь афганцем одновременно пуштунского и таджикского происхождения, он ассоциировался с политической точки зрения с таджиками. Абдулла и Гани работали вместе в первом кабинете Карзая, Абдулла тогда занимал пост министра иностранных дел, и они разделяли прозападные, прореформаторские, антикоррупционные взгляды. «Я знаю Абдуллу с 1995 и Гани с 2002 года», рассказал Тир. «Эти парни действительно беспокоятся о стране. Они не циничны, не пытаются обернуть дела государства в пользу собственной выгоды». Три четверти из почти семи миллионов избирателей выбрали одного из этих двух кандидатов, что является доказательством того, что, несмотря на годы войны, интервенции и крушения надежд, афганцы все еще хотят жить в современной стране.

Исход второго тура схватки между Гани и Абдуллой, в июне, зависел от этнических взаимоотношений с пуштунами — самой многочисленной группой страны – которая консолидировалась вокруг Гани. Когда ранние результаты выборов продемонстрировали лидерство Гани, Абдулла заявил о мошенничестве масштабов 2009 года. Советник Абдуллы обвинил Карзая и верных ему чиновников, отвечающих за выборы в том, что они решили вернуть власть элиты с Карзаем в качестве серого кардинала.

Пятнадцать тысяч сторонников Абдуллы прошли маршем перед Аргом, выступая против результатов выборов. Окружение Гани было также непреклонно. Координатор его кампании в то время, Хамидулла Мохиб, вспоминает встречу, на которой советники Гани обсуждали вывод ста тысяч человек на улицы. Гани заявил им, в своём дидактическом стиле, что «гражданская война длится в среднем десять или пятнадцать лет, и даже после этого её очень трудно закончить – наша же все еще продолжается. Я могу гарантировать, что завтра, если Вы пойдёте маршем на Кабул, первая пуля будет выпущена. Если кто-либо может ответить мне когда будет выпущена последняя пуля, я соглашусь на марш».

Представительство в ООН в Кабуле контролировало аудит выборов. Джеймс Каннингем, американский посол в то время, говорил, что «сотрудники ООН и люди ЕС действительно рисковали своими задницами, каждый день подвергаясь обвинениям в жульничестве то с одной стороны, то с другой. Происходили и кулачные драки, и много криков». Аудит выборов показал мошенничество с обеих сторон, больше в пользу Гани, чем Абдуллы. Американские официальные лица высказывали опасения, что конфликт может разделить Афганистан по этническим границам. В июле 2014 следующий документ циркулировал в государственном департаменте:

«Мы должны быть сдержанными в вопросе механизма аудита — признавая очевидную близость выборов и вовлечение главного чиновника, отвечающего за выборы, в мошенничество, почти невозможно точно установить кто победил… с достаточной ясностью, чтобы убедить его разочарованного противника. Аудит — способ выиграть время для политических урегулирований и в конечном счете удостоверить и добавить некоторое доверие к результату.

Американские официальные лица провели всё лето, договариваясь о соглашении между Гани и Абдуллой. Проигравший должен был признать другого в качестве президента, не признавая окончательных итогов, и в обмен должен был быть назначен на должность, соответствующую посту премьер-министра, которого не существует в афганской конституции (это предложение поступило от Гани). Результаты аудита не были бы опубликованы, чтобы сберечь доброе имя проигравшему. Лагеря и Гани и Абдуллы сопротивлялись договоренности, оба уверенные в своей прямой победе. Согласно оценке американской разведки, в том сентябре был значительный шанс того, что из-за отсутствия соглашения Карзай останется у власти, или что Абдулла и Северный Альянс объявят о создании параллельного правительства. Дэниел Фельдман, американский Специальный представитель для Афганистана и Пакистана, который был вовлечен в переговоры, говорил: «если Карзай остался бы у власти, или если бы было сформировано параллельное правительство – это стало бы концом нашего присутствия в Афганистане, и вероятно концом Афганистана — гражданская война с победой Талибана».

К середине сентября был закончен аудит: Гани назвали победителем. Но Абдулла не был готов признать это. Госсекретарь Джон Керри позвонил Гани из Парижа; со ссылкой на аудит, он заявил, что учёт мошеннических голосов сократил разрыв между кандидатами по просьбе Абдуллы. Гани посчитал, что США решили: он потерпел поражение на выборах и пытался украсть победу. Если он и посещал уроки умения владеть собой, они не работали. Он вызвал Фельдмана к себе домой на совещание, которое длилось несколько часов. Неохотно, Гани и Абдулла пришли к компромиссу. 21-го сентября они подписали документ о создании правительства Национального единства. По ключевому вопросу распределения политических назначений Абдулла хотел, чтобы было написано «равный», а Гани — «честный». Они нашли компромисс в слове «равноправный». Так как подобного слова не было в языке Дари, его пришлось изобрести: bara barguna или «равноправный». Документ о Правительстве национального согласия был актом компромисса с обеих сторон, но никто не был доволен им. Общественности было продемонстрировано, что афганская демократия определялась закулисным соглашением, поддержанным элитами и иностранцами.

Гани был вступил в должность 29 сентября 2014 года. Это была первая мирная передача власти в Афганистане с 1901, но новый президент и его помощники чувствовали, что он вынужден стать чем-то меньшим6 чем законным президентом Афганистана.

Когда Гани пришёл к власти, его рейтинг одобрения была выше восьмидесяти процентов. Восемнадцать месяцев спустя, в марте, когда я встретил его в Кабуле, он составлял 23 процента.

В нашем интервью я спросил, как работа «Исправляя несостоявшиеся государства» помогла ему в качестве президента. «Это – дорожная карта, на которой обозначено где ты стартуешь, где окажешься, и что делать если ты лидер», ответил Гани. «Одна из первых вещей, которые я сделал, состояла в просьбе, чтобы мои коллеги подготовили стодневные планы действий». Он продолжал: «Организации — скопления исторического мусора. В них не думают сознательно. Когда вы спрашиваете министра просвещения «какова Ваша основная функция и кто ваш клиент?» они смеются над вами. Когда я говорю, что клиент — афганский ребенок — и министерство — инструмент, не цель — это воспринимается с шоком. Для них это — новая идея».

После этой мысли Гани начал рассказывать о трудах Моунстюарта Эпистофона, шотландского посла 19 века и автора книги «Счета королевства Кабул», которая описывала эгалитарную природу афганского общества. Далее он переключился на Железного эмира, Абдура Рахмана, дедушки Аммануллы, который привнёс авторитарную идею иерархии после годов, проведённых в изгнании в России. Затем, как пример «унаследованного элитизма», который искажает афганскую политику, Гани рассказал историю молодого человека, заместителя министра внутренних дел, который избил полицейского за остановку его транспортного средства из-за нарушения правил дорожного движения, и был после этого заставлен принести извинения по национальному телевидению. Наконец, Гани дошел до господства Аммануллы: «Я называю его деятельность незаконченной реформой. Раздел элит был реформистским, и после этого они встретили поддержанное обществом сопротивление. Сегодня общественность невероятно много знает о конституции, о мире и его стремлениях. Сегодня общественность реформистская».

Сидя напротив Гани, мне было трудно следовать за этой двухсотлетней историей афганского элитизма. Вспоминая встречу, я вижу его блеск. Но это все еще не похоже на план действий по управлению.

Это было, как если бы после десятилетий размышления, чтения и научных работ, он должен был решить проблемы всего Афганистана сразу. Он предположил, что у него был мандат от «общества». Элиты были побеждены — «они не у дел», сказал он. Он начал налагать свое видение на каждый вопрос правительства. Он уволил больше ста генералов, которые воровали деньги из контрактов солдат. Он потребовал переназначения всех губернаторов и членов кабинета министров, и объявил, что никто, служивший ранее в этих структурах, не сможет работать в них снова, таким образом одним ударом отправляя на пенсию приблизительно пятьдесят политических ветеранов. Он уволил сорок прокуроров высокого уровня, которые фальсифицировали свои резюме. Из построенного американцами центра управления в подвале одного из его дворцов, Гани проводил регулярные видеоконференции с военачальниками. Он изучил портфолио каждого международного донора. Каждую субботу он сидел за длинным столом отделанной деревом комнате дворца Гюля Хана и возглавлял комитет по приобретениям, проводя несколько часов, рассматривая контракты, чтобы удостовериться, что они были чистыми. Гани полагал, что выполнение подобной работы было единственным способом решить основные проблемы Афганистана.

Он доверял столь немногим людям, что не мог никого найти в качестве своего представителя на должность мэра Кабула. Во время встреч кабинета некоторые министры чувствовали себя так запуганными Гани, что пытались делать заметки, чтобы произвести на него впечатление. Амралла Салех, уважаемый бывший начальник разведки, который покинул администрацию, сказал: «в его кабинете тишина, и это — предательская тишина. Гани не физически одинок — он интеллектуально одинок».

Общественность начала слышать об амбициозных проектах. Гани стал управлять водными ресурсами Афганистана, и объявил о планах относительно двадцати девяти дамб, создав впечатление, будто бы они будут построены за два года. После разговора с Нарендрой Моди, индийским премьер-министром, Гани заявил помощникам, что частный сектор Индии скоро инвестирует двадцать миллиардов долларов в Афганистан — число, которое, казалось, появилось из ниоткуда. Дэниель Фельдман, американский Специальный представитель, нашел идеи Гани одинаково вдохновляющими и неправдоподобными: «Мы выходили с собраний и говорили —  «я не понимаю о какой стране он говорит. Это не Афганистан. Это походит на кантон Швейцарии».

Однажды утром во дворце Чинары, Гани встретился с сорока четырьмя государственными служащими — сорока мужчинами и четырьмя женщинами — отвечающими за планирование нового муниципалитета к северо-востоку от Кабула, вариации проекта, который привлекал афганских реформаторов начиная с Аммануллы. В то время как инженеры рассказали о своём опыте и областях экспертных знаний, Гани кратко записал примечания, перекусывая орехами, особо представляя тех экспертов, кто окончил Гарвард или был назван инженером Силиконовой Долины года. «Я прочитал все предложения, которые Вы представили», сказал он. «Давайте обсудим их». Один за другим инженеры и градостроители представили презентации о переработке, парковках, автобусах на солнечной энергии, электронных базах данных для документов. Гани казался совершенно счастливым, проводя утро в прослушивании идей молодых технократов. Вне Арга Кабул, у которого не было мэра, утопал в дождевой воде и разбросанном мусоре.

В труде «Исправляя несостоявшиеся государства», глава о политике названа «Неудавшаяся Политика» — книга Гани предполагает, что политика деструктивна. Он не думает с точки зрения  интересов и договорённостей. Он полагает, что люди будут действовать правильно, как только им будет представлен разумный путь (или их принудят к нему). После вступления в должность президента, Гани почти полностью игнорировал традиционную политику Афганистана — племенные сети, системы патронажа, сильные личности.

При Карзае политики приезжали во дворец, чтобы решать вопросы о деньгах или услугах, и он выслушивал их. По одной из оценок, члены парламента крали от миллиарда до полутора миллиардов долларов в год. В течение первого года Гани у власти, он отказался встречаться с ищущими услуг. Его руководитель штата, Абдул Салям Рэхими, сделал себя столь недоступным, что в Кабуле стала ходить шутка: вам надо позвать президента, чтобы увидеть руководителя его штата. Ранее Карзай платил семье серого кардинала по имени Пир Сайед Ахмед Гэйлэни более ста тысяч долларов в месяц «на расходы» в обмен на поддержку (Карзай отрицает это). Гани отменил эти выплаты, и сыновья Гэйлэни стали его врагами. Что-то подобное произошло и с Абдулом Рассулом Сейяфом, бывшим моджахедом и одним из самых влиятельных мужчин в Афганистане. «Его изначальная просьба заключалась в контроле над ключевыми министерствами и провинциями», сказал один из советников Гани мне. «Он не получил их. Он был расстроен. То, что расстраивало его более всего, было то, что, он больше не считался близким к власти — он больше не мог покупать лояльность людей».

В Афганистане политика — единственный путь к статусу и власти, что объясняет, почему схватка за места в правительстве так жестока. Анвар Уль-Хак Ахэди, банкир и бывший Министр финансов, поддержал Гани во время выборов. По словам Ахэди, Гани обещал ему Министерство иностранных дел, но, когда пришло время, Гани не сделал этого. Ахэди также стал его противником. «Я не обещал портфеля никому», сказал мне Гани. «Г-н Ахэди, если его чувство ответственности перед страной измеряется портфелем, то ему стоит пенять на себя».

В прошлом году печально известный руководитель полиции провинции Уразгэн, Матиулла Хан, был убит, и старейшины племени приехали в Кабул, чтобы обсудить его замену. Гани первоначально не планировал встречаться с ними, но его советники настояли. Старейшины хотели, чтобы работа перешла к брату Матиуллы Хана. Гани сказал, что будет искать лучшего кандидата, и позже отклонил их выбор. В ходе следующих месяцев почти двести блокпостов в данной области перешли в руки Талибана, поскольку полицейские сменили флаги и перешли на другую сторону.

Гани был способен к признанию политической действительности. Он позволил двум сильным личностям остаться — Атта Мохамеду Нуру, губернатору провинции Балх, на севере, и Абдуле Рэззике, начальнику полиции Кандагара — даже при том, что они были известны коррупцией и нарушениями в области прав человека. Они были важными союзниками в борьбе с Талибаном, и под американским давлением Гани уступил.

Один из молодых помощников Гани сказал ему: «Люди говорят, что Вы не занимаетесь политикой».

«Какой политикой?» спросил Гани.

«Вы не встречаетесь с лидерами, членами парламента, моджахедами».

«Это мой выбор не делать этого».

«Почему?» спросил помощник — «Эти политические элиты критикуют Вас, и Вы теряете политический капитал, в котором Вы нуждаетесь для проведения реформ».

«Если я встречусь с ними, то они будут вокруг меня», ответил Гани. «Сначала, они попросят мои пальцы, затем мои руки, после — ноги. Мы встретимся только если изменится дискурс. Когда настанет время, Вы увидите, что я встречаюсь с ними».

Непримиримость Гани пробудила так много негодования, что он не мог заставить парламент одобрить некоторые его ключевые назначения. До последних недель у него не было начальника разведки и утвержденного Министра обороны. Когда он предложил кандидата, который должен был стать первым судьей Верховного суда женского пола, парламент завалил ее кандидатуру. Очевидно, что правительство Национального единства не работало. Подписанное соглашение не включало специфических особенностей распределения назначений, а Абдулла и Гани накладывали вето на выбор друг друга, или один из них затягивал процесс до того момента, пока другой не сдавался. Кандидат Гани на должность Генерального прокурора был заблокирован, в то время как лагерь Абдуллы пытался продвинуть своего человека на пост Министра интерьера. Один из главных помощников Абдуллы, дипломат по имени Омар Самад, был назначен Послом в Бельгии, ЕС и НАТО. В апреле Самад собирался уже ехать в Брюссель, когда президентская администрация исключила НАТО из его ответственности. Самад отклонил соглашение и уехал из Кабула, чтобы быть со своей семьей в Вашингтоне. «Мелкая борьба за власть продолжается», заявил Самад мне. «Это — борьба за доминирование».

Паралич власти в Кабуле так задел Вашингтон, что президент Барак Обама упрекнул обоих лидеров в ходе видеоконференции в марте, сказав Абдулле: «Политическое соглашение, которое Вы подписали с президентом Гани, насколько мы знаем, не давало Вам права вето». Сделка по обмену поста генерального прокурора на пост министра внутренних дел наконец-то совершилась. Но советники Гани остались расстроенными, обвинив N.U.G. в неспособности соответствовать их повестке дня. Это — взгляд, который вызывает мало симпатии в Вашингтоне.

Гани сохраняет лояльность нескольких своих протеже, среди них человек по имени Хамидулла Мохлиб. Его родители послали его в Великобританию в 2000, в возрасте шестнадцати лет, чтобы избежать воинской повинности Талибана. Прибыв в аэропорт Хитроу без документов и денег, он был задержан службой социального обеспечения как несовершеннолетний без сопровождения. Один в Лондоне, Мохиб проложил себе дорогу через колледж и аспирантуру, изучая вычислительную технику. В 2008 он услышал о лекции афганского политика в Лондонской школе экономики, который написал книгу под названием «Исправляя несостоявшиеся государства». Мохиб договорился об авторской встрече с афганской студенческой ассоциацией в Лондоне. Поскольку Мохиб и его друзья ждали прибытия гостя, они вышли на улицу, чтобы занять места для парковки для двадцати пяти автомобилей, которые они ожидали. «Я увидел человека, который идёт по тротуару и несёт свою сумку с ноутбуком», вспоминает Мохиб. «Я был впечатлен. И затем когда он начал говорить — я никогда не слышал, чтобы афганский политик говорил подобным образом. Другие — это всё было шоу. А здесь был человек, это было вся его суть. Он не говорил о себе. Он говорил об Афганистане и о том, что мы бы могли сделать, чтобы исправить ситуацию в нём».

Мохиб работал в неудачной кампании Гани 2009 года, а в 2014 стал высшим советником. После выборов Гани сделал Мохиба заместителем начальника штата, затем — послом Афганистана в Соединенных Штатах. Назначение вызвало ревность у высших политиков, будто бы Гани дал пост мальчику-посыльному. Таким образом Гани подал сигнал об уходе в тень поколения афганцев, которые сделали себе имена во время борьбы с Советами и друг другом.

«Это — критическое время в истории нашей страны — мое поколение понимает это», сказал Мохиб. «Мы или строим системы и учреждения, которые защитят мою семью и семьи других людей, и хорошие люди поднимаются к вершинам — или мы проиграем, и коррумпированная мафия одержит победу. Если они победят, то здесь будут феодальные владения и власть станет передаваться от одного поколения к следующему среди тех же семей».

В одну из ночей я обедал во дворце Кота-э-Бэгчи со Скоттом Гуггенхаймом, американским экономическим советником Гани. Он работал с Гани во Всемирном Банке и в 2002м помог создать Национальную Программу Солидарности. Гуггенхайм, общительный шестидесятилетний мужчина, который предпочитает индонезийские рубашки, теперь жил фактически один, в окружении слуг, во дворце. Глав государств приглашали использовать его в качестве гостевого дома, но почти никто из них не желал ночевать в Кабуле. Гуггенхайму выделили комнату, в которой в 1979 году, по слухам, коммунистический лидер был задушен в своей постели.

Гуггенхайм рассказал за ужином, что «самая большая проблема Ашрафа не в том, что он — плохой политик, а в том, что у него есть видение развития на следующие 25 лет, но все воспринимают это как планы на будущий год. Он называет абсолютно нереалистичные даты в качестве целей». Гуггенхайм описал ужасное положение, с которым пришлось иметь дело Гани после прихода к власти в условиях вывода почти всех иностранных войск. Юридически экономика Афганистана зависела от американских баз и контрактов, и после вывода войск безработица достигла сорока процентов — проблема, которую не учёл Всемирный банк, и доноры не выделили деньги для чрезвычайной программы по замещению рабочих мест. Американские траты в Афганистане сократились со 100 миллиардов долларов в 2012 до половины той суммы в прошлом году. В то же время афганская армия должна была принять на себя полную ответственность за борьбу с возродившимся Талибаном в условиях меньшего количества оружия. Гуггенхайм сравнил начало президентства Гани с первым сроком Обамы в 2009 — «но с Джоном Бейнером в качестве Вице-президента» (Джон Бейнер — американский политик, 61-й спикер Палаты представителей Конгресса США с 5 января 2011 года до 29 октября 2015 года. Член Республиканской партии США – ред.). Ощущение безнадёги вернулось к афганскому обществу, и 154000 человек эмигрировали в Германию в прошлом году. Гани подверг критике граждан за бегство из страны.

Американцы, продолжал Гуггенхайм, хотели, чтобы Гани добивался несовместимых целей: боролся с коррупцией, используя старую коррумпированную гвардию. Немногие люди в Кабуле могли бы определить, какова американская политика в Афганистане. «Спросите любого высокопоставленного американского государственного деятеля: есть ли какая-либо стратегия вообще помимо вывода войск?» рассказал Гуггенхайм. «Они были так сосредоточены на этом правительстве национального единства, заставив создать его, что забыли о том, что правительство должно быть эффективным».

Люди вокруг Кабула внимательно наблюдали, провалится правительство или нет. Мирные переговоры, которые Гани начал с Пакистаном, ни к чему не привели. Двуличный сосед Афганистана был неспособен, или же не хотел сдать Талибан. Да и зачем Пакистану обеспечивать конец войны, когда он так близок к достижению своей геополитической цели – сделать ослабленный Талибаном Афганистан полностью зависимым государством? Военное положение по прогнозам хуже чем когда-либо. Западный дипломат развернул карту и показал мне расположение Талибана к северу от Кабула вдоль стратегического шоссе в провинции Баглан: «Если Баглан падет в руки Талибана, они очень быстро дойдут до Кабула», заявил дипломат. Афганской армии стоит сконцентрировать свои силы на защите административных центров провинций, оставив сельские районы, но это означает, что правительство будет продолжать терять позиции. В американском посольстве чиновники рассказали, что доклады напоминают документы из посольства США в Сайгоне в 1975, непосредственно перед американской эвакуацией из Южного Вьетнама.

Афганская армия постоянно находится в обороне, неся большие потери. Без длительного присутствия американских войск в стране очень вероятно что она была бы сокрушена. При возвращении к «Большой игре» девятнадцатого века, Афганистан будет эксплуатироваться его соседями — Россией, Ираном, Пакистаном, Китаем и Индией. «Нам нужно то, что называется «болезненное безвыходное положение», рассказал мне другой западный чиновник. «Поскольку есть представители элит в Кабуле, Исламабаде и Равалпинди, которые делают покупки в тех же самых торговых центрах в Дубае и рады развитию войны». Он добавил: «более чем за десять лет, мы прошли от попыток добиться надлежащего управления, безопасности и развития власти закона к выживанию…. Есть все еще много вариантов, согласно которым правительство падёт». Он упомянул возможность широкого распространения общественных волнений. В прошлом ноябре, после того, как Исламское Государство обезглавило семь гражданских лиц из населённого пункта Назара в южном Афганистане, тысячи граждан чуть не захватили Арг, и некоторые чиновники дворца уже представляли себя идущими по пути своих предшественников.

Другой вариант падения Гани — политический. Недавно он был более склонен играть по старым правилам — например, он предложил кандидатуру Галиани на почётную и непыльную должность председателя Мирного Совета. Но влиятельные мужчины, с которыми поссорился Гани, готовятся вернуться во власть. Соглашение, которое подписали Гани и Абдулла почти два года назад, предусматривало проведение избирательной реформы, выборов в местные органы власти и конституционного собрания к сентябрю этого года для того, чтобы закрепить работу Абдуллы в конституции. Ничего из этого не было сделано и не будет осуществлено в ближайшее время из-за политической борьбы и войны – отличный повод для врагов Гани, чтобы подвергнуть сомнению законность правительства. Карзай, который регулярно встречается с оппозицией, как говорят, выступает за созыв Лойя-Джирги, традиционного собрания, которое может привести к отстранению Гани и назначению нового президента. Умар Додзай, бывший руководитель администрации Карзая, который был ключевой фигурой в получении наличных денег от иранского режима со своей счётной машинкой для денег в кабинете, заявил мне, что «Гани стал для всех вокруг него врагом. Никого не осталось. Однажды, я наблюдал за его женой по телевизору, и моя жена спросила, «почему ты так внимательно за ней наблюдаешь?» Я ответил: жду, когда она взорвётся криком – спасите меня!» Додзай сформировал политическую коалицию, которая готова взять Арг, когда появится шанс. «Есть только один путь к изменениям», сказал он. «Уход Гани в отставку». Западный чиновник с большим опытом в Афганистане рассказал мне, что  вариант с хунтой, которая придёт к власти в результате военного переворота, не так уж неправдоподобен.

В Кабуле есть поразительно мало доказательств долгих и дорогостоящих американских усилий. Я спросил Амраллу Салеха, до этого занимавшего пост главы разведки, что было достигнуто в Афганистане за прошедшие пятнадцать лет. «С американской точки зрения, очень мало», сказал он. «С афганской точки зрения – очень много. У меня может быть много личных обид, но, если Вы посмотрите на ситуацию в масштабе, она изменилась чрезвычайно». Салех не имеет в виду дороги или дамбы. Он говорит о преобразовании афганского общества, общественной дискуссии среди активистов и интеллектуалов, женщин и молодых людей. «До 9/11 самая большая тема нашего обсуждения была: Как Вы сформируете государство? Сегодня, вопрос не в этом. Самая большая тема сегодня — то, как государство может устоять, как государство может выжить, как разнообразие Афганистана может быть сохранено, и как он может быть партнером мирового сообщества».

Эти темы занимали Гани в течение его жизни. Хотя Салех — один из его критиков, он полагал, что Гани всё ещё может сделать важные вещи, и он не хотел бы видеть, что он повторит судьбу других реформаторов в афганской истории. «Мне больно от того, что люди видят как мало удалось достигнуть этому правительству, этому президенту. Это будет означать не только неудачу Ашрафа Гани. Это будет также провалом технократии в афганской политике».

Джордж Пакер – штатный автор New Yorker с 2003 года.

Эта статья опубликована в другой версии 4 июля 2016 на полосе под названием «Теоретик во Дворце».

Оригинал: The NewYorker

Похожие Записи

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Последние <span>истории</span>

Поиск описаний функциональности, введя ключевое слово и нажмите enter, чтобы начать поиск.