Что происходит с нашим мозгом, когда мы обладаем бесконечной памятью?
Автор: Чарли Уорзел
Во время пандемии, когда мне было скучно по вечерам, был момент, когда я открывал камеру своего телефона и прокручивал назад свою жизнь к доковидным временам. Я не уверен, можно ли считать это здоровым поведением, но я листал фотографии обыденных моментов жизни, которые на тот момент казались мне экзотическими. Только посмотрите! В ресторане! На концерте с друзьями! Участвую в жизни общества, без маски!
Было что-то по-настоящему приятное в том, чтобы открыть приложение «Фото» и увидеть эту мозаику моей жизни (когда я сортирую «Все фотографии», мой iPhone показывает 45 кадров за раз). Время от времени я просматривал 26 224 фотографии в своей библиотеке, чтобы найти что-то, сделанное несколько лет назад, и в результате быстрой прокрутки мозаика размывалась и смещалась. Пролистывая, я заметил, что, не видя отдельных фотографий, в этом конкретном документе моей жизни есть разные эпохи с разными цветовыми палитрами. Например, палитра была темнее, когда я жил в Нью-Йорке, возможно, потому что больше фотографий было сделано в моей тускло освещенной квартире рядом с железной дорогой. Примерно в конце 2015 года мозаика приобрела красновато-коричневый оттенок, что свидетельствует о появлении в моей жизни собаки Пегги. В 2017 году я переехал в Монтану, и мозаика стала сине-зеленой — результат многочисленных некачественных попыток запечатлеть новый дом с горами и небом.
Прокрутка всех снимков — это странный, интроспективный, даже пронзительный опыт, настолько, что люди написали об этом песни. «Хронологический порядок и ничего, кроме пытки» — так выразилась певица Кейси Масгрейвс в своем недавнем альбоме. И да, эти архивы могут быть напоминанием о потерянной любви, любимых моментах или просто о неумолимом течении времени. Это также прекрасный дневник и документальный инструмент. Во время одной из экскурсий я был увлечен гипотетическим представлением об историке, который пытается написать историю чьей-то жизни, просматривая только запись с камеры. Облако — как личный биограф.
Архивирование нашей жизни не является чем-то новым, но объем, который мы можем накопить, и легкость, с которой мы можем это делать — это инновация. Как отмечает писатель Дрю Остин в замечательном недавнем материале для Wired, «поощряя чувство, что наши архивы личной информации бездонны, Google превратил всех нас в накопителей информации».
Остин имеет в виду тот факт, что многие сервисы Google — в первую очередь Gmail, который требует от пользователей создания учетной записи Google — были основаны на идее огромного бесплатного хранилища для ваших личных данных и возможности их легкого поиска. После запуска в 2004 году Gmail предоставил нам мощные инструменты, которые помогли решить множество проблем, связанных с электронной почтой в то время — спам, необходимость удалять сообщения для освобождения места, трудности с поиском старой переписки — и эти инструменты также изменили наше представление об электронной почте и ее использовании.
Правда, не всегда в лучшую сторону. Вот как описывает состояние электронной почты создатель Gmail по случаю 10-летнего юбилея своего продукта:
«Проблема с электронной почтой сейчас заключается в том, что социальные условности стали очень плохими. Существует культура 24/7, в которой люди ожидают ответа. Неважно, что это суббота, 2 часа ночи — люди думают, что вы ответите на электронное письмо. Люди больше не уходят в отпуск. Люди стали рабами электронной почты. Это не техническая проблема. Ее нельзя решить с помощью компьютерного алгоритма. Это скорее социальная болезнь».
Создатель Gmail прав, что это социальная проблема, но я также не снимаю с него ответственности. Эта проблема усугубляется мощными инструментами, которые мы используем. Бесконечное хранение и удобный поиск меняют наше отношение к информации. Как отмечает Остин, это «позволяет нам относиться небрежно, даже беспорядочно с нашими данными… Вместо того чтобы организовать наши данные с помощью разборчивой системы или знать, где что лежит, все это может быть собрано в одну кажущуюся беспорядочной кучу». Это также приводит к страсти накопительства. «Опасаясь, что мы можем удалить что-то, что нам впоследствии понадобится, мы проявляем осторожность и сохраняем все», — пишет Остин. «Так вы получаете 26 000 недавних» фотографий или адский ящик входящих сообщений. А еще — странное поведение, например, когда кто-то отвечает на письмо ни с того ни с сего три месяца спустя. Наш дерьмовый этикет объясняется не только доступностью хранения и поиска, но я готов поспорить, что без этих мощных функций электронная почта не была бы таким бичом, каким она является сегодня».
Остин утверждает, что на уровне общества обширное хранение персональных данных представляет собой серьезную проблему, поскольку существует стимул приватизировать нашу беспорядочную, плохо организованную информацию в индивидуальные хранилища вместо того, чтобы создавать для нее общественную инфраструктуру. Мы воспринимаем Интернет как базу общедоступной информации. Но, возможно, он также заставляет нас убирать в архив наше личное «я». У нас больше публичной информации, чем когда-либо, но что если между людьми, особенно между поколениями, стало меньше передачи более личных данных. Что будет потеряно, если наши цифровые реликвии станут недоступными для близких родственников? Что будет потеряно, если наследники не передадут облачные данные выдающихся людей в университетские архивы?
Я сам являюсь хранителем информации. Недавно мне пришлось увеличить объем хранилища Google до 100 гигабайт, и я уже близок к покупке нового уровня. Мой почтовый ящик — это катастрофа: почти 200 000 писем, прочитанных и непрочитанных, начиная со студенческих лет. Последний ярлык, который я создал? «Заявки на летнюю стажировку».
Мои фотографии — это солянка из моей личной жизни вперемешку с 2 734 скриншотами — в основном твитов или абзацев статей, к которым, по мнению моего прошлого «я», стоило бы вернуться. В различных облачных приложениях для заметок я храню бесконечные отрывочные списки и размышления, фрагменты статей и ссылки. Это все попытка разгрузить поток информации, с которым я сталкиваюсь каждый день, в некую внешнюю память. В теории это интересно и полезно. На практике я не уверен, что это делает меня умнее, продуктивнее или даже лучше информированным. Время от времени я обнаруживаю, что почти не останавливаюсь, чтобы подумать о чем-то важном, что я прочитал, и вместо этого откладываю это в сторону, чтобы подумать об этом позже. Один из эффектов моей внешней памяти заключается в том, что она подталкивает меня к более быстрому потреблению и большим объемам.
Я знаю, что я не одинок с этой проблемой. В статье, опубликованной в 2019 году в журнале World Psychiatry под названием «Онлайн-мозг: как интернет может изменить наш способ мышления», исследователи предполагают, что «Интернет становится «сверхнормальным стимулом» для трансактивной памяти — все другие варианты когнитивной разгрузки (включая книги, друзей и сообщества) становятся ненужными, поскольку их обгоняют новые возможности для внешнего хранения и поиска информации, ставшие возможными благодаря Интернету».
Звучит, конечно, плохо. Но в действительности это, вероятно, и хорошо, и плохо. В статье предполагается, что «зависимость от поиска в Интернете может препятствовать извлечению информации из памяти за счет снижения функциональной связности и синхронизации соответствующих областей мозга». Но в ней также отмечается, что этот процесс может также освободить когнитивное пространство в других частях нашего мозга. В одном месте авторы статьи утверждают, что «растущая зависимость от Интернета в поиске информации может привести к тому, что люди будут «стирать границы» между своими возможностями и своими устройствами». Вероятно, именно это я и делаю, сохраняя информацию на потом и принимая это сохранение за своего рода загрузку в собственную память.
В конце концов, в статье отмечается, что еще слишком рано понимать долгосрочные последствия всего этого для нашего мозга. Для меня важно то, что это, скорее всего, меняет нас так, что мы сами этого не осознаем. В интервью, данном в прошлом году, писатель и теоретик технологий Л. М. Сакасас дал прекрасное описание того, как он представляет себе воздействие технологий на нас:
«Я иногда думаю о том, что тело и мир в нашем сознании как бы создают цепь. И вот мы вводим в эту цепь инструмент, и он формирует наше восприятие мира, формирует нашу интерпретацию мира. Таким образом, тело находится в узловом пункте нашего восприятия реальности, и технология входит в эту цепь восприятия, что может быть благотворным, полезным, пагубным. Но она определенно меняет его».
Часто кажется, что новая технология разрывает эту цепь, но Сакасас, возможно, прав в том, что она просто включается в эту цепь. Мгновенный доступ к десяткам тысяч моментов моей жизни не разрушает мое самоощущение, но меняет то, как я формулирую рассказ о своем последнем десятилетии. Например, есть странный период с января по май 2015 года, когда мои фотографии никогда не синхронизировались с облаком. Я бы солгал, если бы не признал, что теперь этот период кажется мне менее значимым в моей реальной памяти. Точно так же я поступил глупо и не загрузил в «облако» свои школьные и студенческие фотографии, а также фотографии до 2013 года, большинство из которых были цифровыми. Благодаря повреждению жесткого диска и потере компьютера большинство этих фотографий исчезли, образовав огромную дыру в моей жизни. Что означает, что мое цифровое подобие, за исключением некоторых фотографий в Facebook, появилось так поздно? Являются ли воспоминания той эпохи, которые теперь существуют только в моем сознании, более ценными и более неизгладимыми, потому что я полагаюсь на свой мозг, чтобы получить к ним доступ? Или они просто менее надежны и более подвержены деградации со временем?
В том же интервью Сакасас рассказывает о своем отношении к документированию жизни своих двух маленьких детей с помощью телефона:
«Они растут так быстро, и вы хотите задокументировать то, где они побывали на этом пути. Парадоксально, но в моем опыте, я думаю, я почти обнаружил, что наличие этой очень распространенной записи, визуальной записи их роста, сделало это более выраженным опытом, большим чувством того, что все ускользает, ускользает».
Прокручивая свою фотоленту во время пандемии, я также чувствовал, что время — и я сам — ускользает. В этом есть меланхолия, но это не просто грустное чувство. Потому что в основе этого чувства также лежит осознание. Я постоянно оцениваю себя и свою жизнь (это хорошо!) и в то же время выхватываю из нее моменты, чтобы запечатлеть их (возможно, это не самое лучшее!).
По какой-то причине сейчас я делаю меньше фотографий, чем до пандемии, а те, что делаю, несколько непостижимы. Мне даже не приходит в голову делать это, когда я общаюсь. Что я делаю, так это снимки мест, где я нахожусь в спокойные моменты, даже если эти места не фотогеничны. Большинство из них не предназначены для того, чтобы ими делиться. Для меня фотографии, сделанные на iPhone, стали больше относиться к самому процессу съемки, чем к тому, что я с ними делаю. Вместо этого они призваны добавить текстуру в почти бесконечную прокрутку ленты фото. Возможно, они служат доказательством того, что я жив и нахожусь в этом мире. Они предназначены для мозаики. Я не знаю, хорошо это или плохо, но это определенно результат того, что я могу сделать и сохранить столько снимков, сколько захочу.
Оригинал: The Atlantic
