«Я предполагаю, что читатель знаком с идеей экстрасенсорного восприятия… телепатии, ясновидения, предвидения и психокинеза. Эти тревожные явления, похоже, опровергают все наши привычные научные представления… К сожалению, статистические данные, по крайней мере в пользу телепатии, слишком весомы, чтобы их игнорировать… Приняв это, уже не кажется таким уж большим шагом поверить в призраков и приведений».
Эти слова появились не на страницах малоизвестного оккультного журнала и не прозвучали на закрытой конференции парапсихологов. Их написал не викторианский спиритуалист и не завсегдатай тёмных сеансов. Эти строки принадлежат Алану Тьюрингу, отцу компьютерных наук. Они приведены в его знаменитой статье «Вычислительные машины и разум» (1950), где он описал «игру в подражание» — более известную сегодня как тест Тьюринга, созданный для проверки, можно ли различить интеллект человека и машины.
Статья начинается с описания ставшего классическим мысленного эксперимента: человек, машина и наблюдатель. Наблюдатель задаёт вопросы и по ответам пытается понять, кто перед ним — человек или машина. Если различить не удаётся, машина прошла испытание: её интеллект неотличим от человеческого. Большая часть статьи посвящена анализу возражений математиков, философов и скептиков, не верящих в возможность искусственного разума.
Но примерно на две трети статьи Тьюринг неожиданно затрагивает угрозу, способную разрушить «игру в подражание» — телепатию. Если человек и наблюдатель могут общаться телепатически (а машина этого не умеет), эксперимент будет скомпрометирован. «Этот аргумент, как мне кажется, довольно весом», — отмечает Тьюринг. Он даже предлагает проводить тест в «комнате, защищённой от телепатии».
Почему Тьюринг заговорил о телепатии? Почему он счёл экстрасенсорное восприятие серьёзным вызовом для своего мысленного эксперимента? И как объяснить его упоминание призраков?
На рубеже XX века Англия была охвачена увлечением спиритуализмом. Люди всех сословий тянулись к сеансам, вере в загробную жизнь, призракам, предвидениям и ясновидению. Известные медиумы — Эусапия Палладино, Ада Гудрич Фрир, Этта Ридт — колесили по Европе, демонстрируя свои способности: поднимать столы в воздух, общаться с духами умерших, производить «эктоплазму» — загадочное вещество на грани материального и духовного, извергаемое из тела медиума. И, разумеется, не бесплатно.
В 1882 году группа учёных, связанных с Тринити-колледжем в Кембридже, основала Общество психических исследований — научное сообщество, целью которого было изучение этих явлений с академической строгостью. За годы его существования членами общества становились одни из самых выдающихся умов того времени — от писателя Артура Конан Дойла до физика Дж. Дж. Томсона. Участники по-разному относились к феноменам спиритических сеансов. Были те, кто искренне верил в их реальность, как, например, физик Оливер Лодж. Он оставил после себя влиятельную книгу, где приводил записи сеансов с участием духа своего сына, погибшего на фронте Первой мировой войны. Были и скептики — к ним относились, например, исследователь физики Элеонор Сиджвик, возглавлявшая Ньюнхэм-колледж в Кембридже, и Джон Венн, автор знаменитой диаграммы Венна. Несмотря на разное отношение к паранормальному, эта разнородная группа учёных сходилась в одном: подобные явления заслуживают серьёзного внимания.
Многие известные философы также были связаны с этим движением. Этик Генри Сиджвик (муж Элеонор) стал одним из основателей общества вместе с Ф. У. Х. Майерсом — человеком, придумавшим слово «телепатия» и, по слухам, продолжавшим участие в делах общества уже после своей смерти, передавая послания с того света через медиумов. Известные философы Генри Бергсон, Уильям Джеймс и Ф. К. С. Шиллер в разное время избирались президентами общества. А такие мыслители, как Мэй Синклер, входили в число его активных членов.
Общество не было замкнуто на себе: обсуждения психических феноменов выходили за пределы его стен и проникали в ведущие философские журналы того времени. Например, в одном из номеров журнала The Monist за 1902 год появилась статья редактора Пауля Каруса «Дух или призрак», а размышления о жизни после смерти, предвидениях и телепатии публиковались на страницах Mind, Proceedings of the Aristotelian Society и Philosophy. К началу XX века массовый интерес к этим вопросам стал угасать. Эктоплазма оказалась марлей, левитирующие столы — прикреплёнными к леске, а призраки, выходящие в полумраке из «духовных кабинетов», подозрительно напоминали самих медиумов в простынях. Однако философский интерес к паранормальному не исчез. Даже когда психические исследования вытеснили из биологии, психологии и физики на периферию науки, философы продолжали рассуждать о них с прежней увлечённостью.
Наиболее ярким примером слияния академической философии и психических исследований стал Чарли Данбар Броуд (1887–1971). Он был лектором по философии в Кембридже, а затем занял кафедру моральной философии имени Найтбриджа. Броуд много писал об этике и истории философии, но больше всего прославился как один из самых влиятельных философов XX века, изучавших природу времени. Он также вошёл в историю как один из первых открытых гомосексуальных философов Великобритании.
Если заглянуть в архивы Броуда в Тринити-колледже, рядом с заметками по логике, метафизике и философии времени можно найти гороскопы, составленные для друзей, письма с рассказами о встречах с призраками и размышления о статьях из парапсихологических журналов. Это соседство в бумагах точно отражает взаимное влияние его философских взглядов и интереса к паранормальному. Философия помогала ему подходить к изучению психических явлений с особой тщательностью, но и эти явления, как мы увидим, оставили свой след в его философии. Броуд вовсе не считал, что над паранормальным можно лишь посмеяться.
Особый интерес у исследователей вызывали «предвидящие сны» — сновидения, в которых якобы заключены события будущего. Броуд дважды избирался президентом Общества психических исследований — в 1935 и 1958 годах. За годы работы он написал бесчисленное множество статей о телепатии, ясновидении, полтергейстах, жизни после смерти и предвидениях. Его библиотека была полна книг об астральных проекциях, астрологии, бессмертии души и вампиризме. В автобиографии он признавался: «Не помню, когда и как это началось, но едва ли в моей жизни был период, когда мне это было неинтересно».
Броуд публиковал свои размышления о паранормальном не только в специальных изданиях, но и в авторитетных философских журналах. Его тексты о паранормальном порой были двойственными по тону: в парапсихологических публикациях он открыто говорил о вере в такие явления, а в академических журналах оставался осторожным и сосредотачивался на философских последствиях, которые эти явления имели бы, окажись они реальными.
Одним из примеров того, как Броуд применял философскую логику к психическим явлениям, стало его исследование предвидения — предполагаемой способности видеть будущее. Особенно интересны для исследователей были «сновидения предвидения» — сны обычных людей, в которых, как казалось, содержались события будущего. Общество психических исследований с самого основания уделяло предвидению особое внимание, но интерес к этой теме вспыхнул с новой силой после выхода популярной книги учёного-любителя, сильно повлиявшей на взгляды Броуда на природу времени.
В 1927 году ирландский авиаконструктор Джон Уильям Данн опубликовал книгу «Эксперимент со временем». У неё было три цели. Первая — собрать примеры собственных сновидений автора, в которых, по его утверждению, заключались грядущие события. Вторая — дать практическое руководство, как натренировать свой разум на видение будущего во сне: по мнению Данна, это подвластно каждому. Третья — предложить новую теорию времени, получившую название «сериализм», чтобы объяснить, как возможно предвидение.
Сериализм исходил из идеи: всё, что движется, должно двигаться во времени. Машина, едущая по дороге, находится в одной точке в момент t1, а затем в другой точке в момент t2. Если бы времени не существовало, движение было бы невозможно описать. Но, рассуждал Данн, само время тоже движется — странно было бы утверждать обратное. Значит, должно быть некое «метавремя» — время для времени, которое описывает движение времени, в котором мы живём. Но и это метавремя тоже должно двигаться, а значит, нужен ещё один уровень времени — и так до бесконечности. Данн полагал, что во сне разум способен получать доступ к этим высшим уровням времени, где и хранятся события будущего.
Книга Данна стала бестселлером. Она выдержала несколько переизданий и оказала влияние на таких писателей XX века, как Хорхе Луис Борхес, К. С. Льюис, Дж. Б. Пристли и Дж. Р. Р. Толкин. Физик Артур Эддингтон написал Данну одобрительное письмо, которое впоследствии публиковалось в новых изданиях книги. Идея «видеть будущее» захватила воображение широкой публики, а выражение «сон Данна» стало популярным обозначением любого сна-предсказания.
Броуд, в отличие от многих академиков, серьёзно отнёсся к идеям Данна. Его экземпляры книг Данна, хранящиеся в Тринити-колледже, исписаны на полях заметками и предложениями, как улучшить сериализм и превратить его в философски стройную теорию предвидения. Он даже опубликовал отдельную статью о Данне в журнале Philosophy в 1935 году, а идеи Данна нашли отражение в главном труде Броуда Examination of McTaggart’s Philosophy (1933–1938).
Броуд сосредоточился на так называемой онтологической проблеме предвидения. В первой половине XX века одной из самых популярных философских теорий времени была концепция «растущего блока». Согласно ей, прошлое существует, настоящее существует, а будущее — нет. Эта идея хорошо согласуется с нашими повседневными ощущениями времени, но ставит перед философами серьёзную задачу в случае предвидения. Если мне снится, что будет в следующую субботу, а теория «растущего блока» верна и следующая суббота пока не существует, то что же я тогда увидел во сне? Как можно узреть то, чего ещё нет?
Именно это противоречие подтолкнуло Броуда к разработке одной из первых теорий «гипервремени» — концепции, предполагающей, что у времени есть две (или более) измерения, наподобие трёхмерного пространства, в котором мы живём. В представлении Броуда одно измерение времени действительно имеет структуру растущего блока: будущее в нём отсутствует. Но при этом, предполагал он, существует и второе измерение времени, в котором будущее есть, и именно оно хранит те самые события, которые могут открыться нам в снах предвидения. Так Броуд сумел избавить теорию времени от избыточной сложности сериализма Данна, отказавшись от идеи бесконечной иерархии времён и сведя всё к двум измерениям, которых вполне достаточно.
Пока Броуд стремился сделать теорию Данна более стройной, один из его студентов в Тринити-колледже пошёл ещё дальше, применяя логику к исследованию паранормального. Казимир Леви (1919–1991) стал впоследствии одним из крупнейших философов логики XX века и оказал влияние на целое поколение аналитических философов. В его честь названа библиотека философского факультета Кембриджского университета. Во время учёбы Леви, судя по всему, не проявлял особого интереса к спиритуализму — он уже тогда публиковался в журнале Analysis. Но летом 1938 года что-то изменилось.
В тот год Леви, которому было всего 19, приехал в Закопане (Польша) к художнику Станиславу Игнацию Виткевичу (Виткацию), чтобы заказать у него портрет. Виткаций славился своим увлечением мистикой и спиритуализмом, посещал сеансы и часто писал картины под действием психоделиков. Портрет юного Леви, выполненный пастелью летом 1938-го, до сих пор хранится в Тринити-колледже. Что именно произошло во время работы над портретом — неизвестно, но уже через год Леви неожиданно для многих решает посвятить свою докторскую диссертацию теме психических исследований.
Свою диссертацию Леви озаглавил «Некоторые философские соображения о выживании после смерти». Научным руководителем работы стали философы Джон Уисдом и Джордж Эдвард Мур. Леви защитил её в октябре 1942 года, а экзаменаторами выступили Чарли Броуд и психолог Сесил Алек Мейс, который несколькими годами ранее читал мемориальную лекцию памяти Майерса в Обществе психических исследований. Эта диссертация ознаменовала появление нового подхода в философском изучении паранормального. К тому моменту в Кембридже доминировал метод лингвистического анализа: философов интересовало значение слов и высказываний, а также роль эмпирических данных в метафизике истины. Первая фраза диссертации Леви отражает суть этого подхода: «Имеет ли утверждение о том, что я переживу смерть своего тела, смысл?»
В работе Леви применял лингвистический анализ к двум основным теориям о природе призраков. Первая — так называемая гипотеза «психического фактора», предложенная Броудом в 1925 году. Броуд задавался вопросом: не может ли то, что мы называем «умом», состоять из двух составляющих, каждая из которых по отдельности не обладает свойствами ума, подобно тому как соль состоит из двух веществ, которые сами по себе не имеют её характерных свойств? Он предполагал, что под определёнными условиями «психический фактор» может пережить смерть тела и, возможно, проявиться в виде призрака.
Леви считал эту гипотезу неудовлетворительной, так как в ней отсутствовали критерии проверяемости. Согласно популярной тогда верификационной теории значения, высказывание имеет смысл лишь тогда, когда мы можем представить себе способ его проверки. Например, утверждение «на столе лежит яблоко» осмысленно, потому что мы знаем, как его проверить: подойти и посмотреть. А вот утверждение «Бог добр» многим философам казалось бессмысленным, так как они не могли вообразить способ его проверки. Именно в этом Леви видел проблему гипотезы Броуда: как можно проверить, что после смерти уцелела лишь часть личности? Для проверки нужно сохранить тождество личности до и после смерти, а не только одной из её гипотетических «частей».
Вторая теория, которую критиковал Леви, принадлежала профессору логики из Оксфорда Х. Х. Прайсу и известна как гипотеза «психического эфира». Прайс предполагал существование некоего промежуточного «эфира» между материей и разумом, обладающего свойствами обоих. В этом эфире, как он считал, могли сохраняться образы, созданные разумом при жизни, и при определённых условиях они могли восприниматься медиумом или чувствительным человеком как призрак.
Леви возразил: «Сказать о каком-то конкретном образе, который я имею в данный момент времени t, что он существует в t, — значит сказать, что я обладаю этим образом в t. А сказать о каком-то образе, который я имел в момент t1, что он тогда существовал, — значит утверждать, что я имел его тогда. Следовательно, логически невозможно, чтобы образ продолжал существовать после того, как я перестал его иметь. Тем более — после моей смерти».
Иными словами, образы неотделимы от акта их переживания и времени, когда они были пережиты. Они не могут существовать сами по себе после этого.
Особенно интересно в критике Леви то, что он считал: ложность гипотез Броуда и Прайса можно доказать, опираясь лишь на анализ языка и логики. Не нужны сеансы, измерения вибраций мозга или опыты с медиумами в лабораториях. Достаточно вдуматься в значение самих слов — «психический фактор», «образ» — чтобы увидеть недостаточность этих теорий.
И всё же, несмотря на критику, Леви пришёл к неожиданному выводу: утверждение «я переживу смерть своего тела» может иметь смысл — при определённых условиях и при специфическом употреблении языка. Пусть это и осторожный вывод в, казалось бы, маргинальной дискуссии об эзотерическом вопросе, но для Броуда и молодого Леви психические исследования были вовсе не причудливым увлечением. Они глубоко влияли на их «официальные» философские взгляды. Так, философия времени Броуда в его главном труде Examination of McTaggart’s Philosophy во многом рождалась из необходимости учесть феномен предвидения. Его размышления о «базовых предельных принципах» реальности формировались под давлением мысли, что эти принципы могут быть нарушены паранормальными явлениями — будь то нарушение физических законов или возможность прямого общения разума с разумом без физических посредников. Диссертация Леви легла в основу двух его ключевых публикаций в Mind и Proceedings of the Aristotelian Society, вышедших вскоре после защиты.
Любопытно, что к моменту выхода этих публикаций из них были убраны все ссылки на психические исследования. Отсылки к «призрачным» темам были начисто удалены. И это неудивительно. Из переписки Леви с Броудом и Муром ясно: к концу работы над докторской он (в отличие от Броуда и Прайса, уже занимавших профессорские посты) отчаянно стремился получить академическое место. Связывать своё имя с парапсихологией, которую даже Броуд называл «призрачной дисциплиной», было бы слишком рискованно.
Многие философские попытки осмыслить паранормальное сегодня почти забыты — или замалчиваются из-за неловкости. Например, Stanford Encyclopedia of Philosophy упоминает интерес Броуда и Прайса к парапсихологии лишь вскользь, а моя собственная готовящаяся статья — единственная, посвящённая работе Леви в этой области.
Некоторые современники Броуда и Прайса тоже считали, что психические исследования недостойны внимания историков философии. Так, в книге Рудольфа Меца Сто лет британской философии (1938) им посвящены всего две страницы, а сам автор пренебрежительно называет их «исследователями» в кавычках и пишет об их «многотомных писаниях». По его мнению, участие серьёзных мыслителей в таких темах — скорее пятно на репутации британской философии.
И всё же многие философы продолжали интересоваться паранормальным вплоть до 1950-х и 60-х годов — когда парапсихология уже ушла из других университетских кафедр. Среди них были Энтони Флю, Марта Нил и менее известные мыслители вроде С. Т. К. Чари, Х. А. К. Доббса и Клемента Мандла. Известно также, что Курт Гёдель верил в загробную жизнь.
Кембридж стал колыбелью аналитической философии, которая гордилась отказом от спекулятивной метафизики и опорой на научную точность и эмпиризм. Но «призрачные» темы вроде телепатии, жизни после смерти и духов ещё долго проникали в философские круги Кембриджа и за его пределы. Они подталкивали мыслителей к новым, смелым размышлениям о природе времени, материи и языка. Так что, когда Алан Тьюринг, один из самых известных выпускников Кембриджа, обратился к искусственному интеллекту и оставил свой след в истории, его беспокойство о телепатии было вполне естественным: для многих его современников это был один из самых глубоких философских вызовов.
