В 1999 году научно-фантастический триллер стал феноменом поп-культуры, и с тех пор его влияние на индустрию и аудиторию только растёт
Автор: Скотт Тобиас
Когда 20 лет назад вышла «Матрица», интернет еще находился в зачаточном состоянии, ограничиваясь медленными модемами, браузерами типа Netscape и загрузочными дисками, которые EarthLink и AOL доставляли в почтовые ящики по всей стране. Если вы хотели использовать Интернет, вам обычно приходилось жертвовать своей телефонной линией, а тех, кто постоянно сидел в сети, воспринимали как нелюдимых задротов (хороший пример — Сандра Баллок, заказывающая пирог из Pizza-dot-net). Онлайн-жизнь воспринималась с подозрением, её часто ассоциировали с киберпреступностью и болезненными склонностями.
Матрица была не об интернете как таковом – а о мрачном будущем, примерно 200 лет вперёд — но она показывала, куда мы все движемся намного лучше, чем любой фильм в то время. В 1999 году расширяющие кругозор приключения Нео, Тринити и Морфеуса в мире, управляемом машинами, больше походили на технореволюцию, чем на культурную. Это был ультра-стильный голливудский триллер, объединивший балетные постановки драк в гонконгском стиле с потрясающей эластичностью CGI. Его влияние наиболее ощутимо проявилось в виде последовавших за ним летних блокбастеров, которые имитировали готический блеск и использовали клише эффекта «пули-времени».
Восприятие объектов со временем меняется, и в 2019 году Матрица стала чем-то вроде пятна Роршаха, способом для людей совершенно разных идеологий понять мир вокруг. Эффекты всё ещё выглядят классно, но идеи фильма укоренились в дестабилизированной культуре, где процветают теории заговора, и люди сами определяют, что является и не является реальным, и что представляет собой свобода в строго контролируемом, высоко синтетическом технологическом пространстве. Нео может «следовать за белым кроликом» в Страну Чудес личного открытия, но теперь мы являемся гражданами Страны Чудес, создав в ней себе второй дом, где законы гравитации неприменимы.
«Матрица» пророчествует, что хакер Нео (Киану Ривз) — Томас Андерсон, скромный программист – это «Избранный», человек со специальными навыками, необходимыми для освобождения человечества от машин, поработивших его, и превративших в батареи для биоэлектричества. Как объясняет Нео Морфеус (Лоуренс Фишберн), мир, который он знает — это искусственная конструкция, сложная паллиативная система, разработанная машинами для управления своими человеческими прародителями. Настоящий мир — это почерневший адский пейзаж, и немногие оставшиеся свободные люди, отступившие в подземное убежище Сион. Агенты, представляющие машины, возглавляемые агентом Смитом (Хьюго Уивинг), стремятся уничтожить Сион, и с этим мало что может сделать Морфеус, Тринити (Кэрри-Энн Мосс) и команда корабля Навуходоносор. Противостоять способен лишь Тот, кто обладает особой силой.
Для всех, кто смотрел «Матрицу» ясно, кто тут герой и злодей — нет «противостоящих Галактической Империи» контр-теорий, плавающих вокруг — но выводы очень сильно зависят от политического спектра. Фильм выступает за свободу, но разные люди имеют разные представления о том, что это значит, что позволяет фильму быть популярным и у крайне правых, и у транссексуалов, и те и другие могут сделать из него те выводы, которые хотят. Гибкость — определяющее качество: «Ложки нет» — узнает Нео – «это ты сам сгибаешься» и поэтому, естественно, картина может вместить много разных смыслов одновременно.
Есть два основных взгляда на фильм: 1. Мир, который вы знаете, это ложь. 2. Мир, каким вы его знаете, изменчив. Первый подход узок и пессимистичен, но он объясняет, почему понятие «красные пилюли» стало настолько популярным у крайне правых, которые стремятся завербовать новых членов, показав им ужасную правду об окружающем мире. Когда вы можете убедить кого-то в том, что его предположения и восприятия неверны — что все, что они знают, является дезинфицированной пропагандой — тогда они могут взглянуть сквозь вещи благодаря совершенно новой линзе, которую любезно предоставил красный пилот. Именно так появляются конспирологические теории, такие как QAnon (крайне правая теория заговора, детализирующая предполагаемый секретный заговор предполагаемого «глубокого государства» против президента США Дональда Трампа и его сторонников — вики).
Тем не менее, идея изменчивого мира кажется гораздо ближе к тому, что имели в виду создатели фильма, сёстры (тогда ещё братья) Вачовски. В промежутке между тогда и сейчас Вачовски сменили пол, и Матрица кажется, по крайней мере, подсознательной отсылкой на грядущую эволюцию. Много было написано о фильме как о трансаллегории, и её прочтение дает возможность людям самим определять себя так, как им нравится, вне фиксированной идентичности, навязанной машинами. Всякий раз, когда агент Смит рычит «Мистер Андерсон», это выглядит как угрожающая насмешка, его отказ позволить Нео отвязать себя от матрицы и выяснить, кто он на самом деле. Это выходит за рамки «красных таблеток», когда речь идет об авторитарном подходе навязать кому-то взгляд на то, как на самом деле обстоят дела, и предоставляет свободу действий, чтобы понять ситуацию самостоятельно.
«Есть разница между знанием дороги и пути по ней» — последний совет, который Морфеус дает Нео — звучит как фраза из кунг-фу фильма, но ощущается как философский дар, который Вачовски преподносят зрителю. Для фильма такого огромного масштаба и сложности «Матрица» теперь кажется удивительно личной и вселяющей надежду на будущее, которое отделяет его от технофобных фильмов того времени. Нео может быть потрясен, узнав о дистопии и лжи мира, как он когда-то его понимал, но открываются другие пути, где он может полностью стать самим собой, не будучи связанным диктовкой других. Интернет помог сделать это позитивное преобразование возможным, и Вачовски увидели это задолго до того, как это сделали другие кинематографисты.
Оригинал: TheGuardian
