Автор: Джонатан Бирч
Крабам и омарам среди людей приходится несладко. В большинстве стран они исключены из сферы законодательства о защите животных, поэтому всё, что бы вы не делали с ними — законно. В результате они обрабатываются таким образом, который бы считался жестоким для позвоночного.
Частично это может быть потому, что они чересчур непохожи на нас. Трудно представить себе внутреннюю жизнь 10-ногого безликого существа с нервной системой, распределённой по всему телу. Хуже того, ракообразные не обладают захватывающим интеллектом осьминога. Обладатели примерно 100 000 нейронов в нервной системе (у осьминога – примерно 500 млн.), они не вызывают восхищения. Их легко упустить из виду, им трудно сопереживать.
Тем не менее, если вы заботитесь о благополучии животных, вам следует подумать о том, что происходит с крабами и омарами. Рассмотрим варение заживо. Смерть живого существа часто занимает несколько минут, во время которых оно испытывает муки и теряет свои конечности. Ракообразных можно убить ножом за несколько секунд, но большинство неспециалистов не знают правильной техники. Специальный электроинструмент справится за 10 секунд, но стоимость этого устройства становится препятствием для его использования на стандартной кухне. Некоторые обрабатывающие предприятия используют их (и некоторые британские супермаркеты требуют от своих поставщиков этого), но многие этого не делают, ведь нет никаких соответствующих правовых требований. Как демонстрирует одно недавнее исследование, крабы как правило до сих пор «обрабатываются в живом состоянии». «Обработанный» здесь — это эвфемизм для «расчленённого заживо».
Насколько такие действия этичны? Для многих ключевой вопрос здесь заключается в том, способны ли эти животные чувствовать что-либо, независимо от того, являются ли они разумными. Если они ничего не чувствуют, когда их варят или расчленяют живыми, тогда этические сомнения в отношении этих методов кажутся неуместными, как в случае с овощами. Но если они могут чувствовать — если они разумны — тогда такие методы жестоки и бесчеловечны.
Итак, какова реальность? Являются ли крабы и омары разумными или нет? Может ли наука дать ответ на этот вопрос? Прежде следует попытаться понять, что мы ищем. Я сосредоточусь здесь конкретно на феномене боли. Существует гораздо больше субъективных показателей животного мира чем боль, но именно она — аспект восприятия с наиболее очевидными этическими последствиями.
Учёные, изучающие животных, определяют боль как «аверсивное ощущение, связанное с фактическим или потенциальным повреждением тканей». Когда они говорят о боли, они подразумевают её в самом элементарном, эволюционно древнем смысле — ощущении, которое может иметь некоторые, но не аналоги у людей. В частности, чтобы чувствовать боль в этом базовом смысле, не обязательно обладать самосознанием.
Чувствуют ли ракообразные боль в этом основном смысле? За последние несколько лет серия экспериментов биолога Роберта Элвуда и его коллег из Королевского университета в Белфасте продемонстрировала впечатляюще сложное поведение у крабов. Вот один пример. Крабы-отшельники живут в раковинах, оставленных другими животными. Они предпочитают некоторые типы оболочек другим и часто перемещаются с менее предпочтительной в более предпочтительную оболочку в дикой природе. Элвуд просверлил отверстия в раковинах краба-отшельника и вставил электроды через отверстия, дабы увидеть, как существа будут реагировать на небольшие электрические удары — не приятная процедура, но необходимая для понимания их реакций.
Неудивительно, что крабы иногда оставляли даже хорошую раковину, если электрический удар был слишком суровым. Более удивительно то, что крабы соотносят качество раковины с интенсивностью удара, полученного внутри него. При высокой интенсивности они гораздо более неохотно покидают высококачественную оболочку, в отличие от низкокачественной. Это называется мотивирующим компромиссом.
В другом эксперименте Элвуд и его коллеги обнаружили, что Европейские зелёные крабы (Carcinus maenas) быстро учатся избегать мест, которые ассоциируются с вредным опытом. Крабам предлагали выбор из двух темных убежищ: в одном их били током, в другом — нет. Обычно крабы предпочитают возвращаться в убежища, которые занимали ранее. Но после неоднократного удара током в одном из убежищ крабы были склонны гораздо реже возвращаться к нему — явление, известное как избегание условного места.
Мотивационные компромиссы и избегание условных мест — это то, что я называю достоверными показателями боли — заслуживают доверия, потому что их невозможно объяснить просто как рефлексы и потому, что они связаны теорией о функции боли для животных, которые её чувствуют. Идея здесь заключается в том, что боль является руководством к принятию решений. Чтобы принимать гибкие решения, животные должны иметь возможность оценить серьёзность травмы в приоритете с другими вещами, в которых они нуждаются. Иногда бегство — это правильная вещь, в других случаях – наоборот, всё зависит от ситуации. Боль — это переменная, которая демонстрирует необходимость принять то или иное решение. Когда мы обнаруживаем, что существо принимает гибкие решения путём сопоставления информации о прошлой или нынешней травме с другими своими потребностями — это заслуживающий доверия показатель боли.
Можно ли предположить, что мотивационные компромиссы и избегание условного места происходят без какой-либо боли? Конечно, и никто не предполагает, что в результате этих экспериментов достоверно установлено, что эти живые существа чувствуют боль. Мы говорим о достоверных показателях, а не о неопровержимых доказательствах. Если мы потребуем убедительных доказательств, то никогда их не получим — ни для любого животного, даже для других людей.
Что же нам делать в этом состоянии неопределенности? Я предлагаю здравый смысл: применить принциа предосторожности. Первоначально принцип предосторожности был разработан для экологической политики. В нем говорится, что, если вы не уверены в связи между действиями человека и серьёзным плохим результатом, то не следует позволять вашей неопределённости мешать принимать эффективные меры предосторожности. Этот принцип был применён к таким экологическим угрозам, как изменение климата и неоникотиноиды (или неоникс), пестициды, связанные со смертью колоний пчёл.
Он также должен быть применён к вопросу о чувстве животных. Недавно я предложил следующий «принцип предосторожности для животных»:
| В тех случаях, когда существуют серьёзные угрозы для живых существ, отсутствие полной научной уверенности в отношении их чувствительности не должно использоваться в качестве причины для отсрочки экономически эффективных мер по предотвращению этих негативных последствий. |
Короче говоря: если существуют данные, вызывающие сомнения, следует принять решение в пользу живого существа.
Фраза «отсутствие полной научной определённости», взятая из декларации Рио-де-Жанейро по окружающей среде и развитию 1992 года, по общему признанию, слишком расплывчата. В ней не указывается доказательный стандарт, которому следует соответствовать. Вот почему я также предложил конкретный, прагматичный стандарт: мы должны действовать, чтобы уменьшить риски для живых существ, когда есть хотя бы один заслуживающий доверия показатель чувствительности, по крайней мере, у одного вида порядка животных. Ракообразные соответствуют этому стандарту. Вероятно, ещё более внимательно следует относиться к осьминогам, кальмарам и каракатицам, которые уже получают некоторую защиту в Европейском Союзе.
Фраза «экономически эффективные меры» также расплывчата. Итак, вот моё конкретное, прагматичное предложение: когда соблюдается доказательный стандарт, мы должны привести порядок сферу законодательства о благополучии животных в соответствие с их конкретными потребностями. В случае ракообразных это означает запрет на методы обработки с существенным риском причинения боли, такие как расчленение заживо и варка заживо.
Чтобы быть ясным, принцип предосторожности является руководством к политике, а не индивидуальным действиям. В свете доказательств боли ракообразных вы можете посчитать, что их нужно перестать есть. Это может быть разумной реакцией, однако не связано с моими предложениями, которые касаются закона, а не индивидуального поведения. Мои предложения заключаются в том, что ракообразные декаподов заслуживают базового уровня правовой защиты.
Мы могли бы дожидаться достаточного количества достоверных данных о восприятии боли большим количеством видов, в то время как декаподы по-прежнему будут «перерабатываться» во всем мире. Но впоследствии мы скорее всего будем сожалеть о нашем бездействии, так как сожалеем о не предпринятых в своё время мерах в отношении изменения климата и неоники. В качестве альтернативы мы можем принять меры предосторожности. Что касается изменения климата, то сейчас разумно действовать, чтобы смягчить риск экологической катастрофы. Точно так же мы должны действовать теперь, чтобы защитить десятиногих, дабы уменьшить риск непрерывного бедствия, связанного с их благополучием.
Об авторе: Джонатан Бирч — доцент философии в Лондонской школе экономики и политических наук. Он также автор книги «Философия социальной эволюции» (The Philosophy of Social Evolution, 2017).
Оригинал: Aeon
